Родники рождаются в горах

— Бессмысленно ты поднялась на скалы,
Узка, опасна, для машин мала! —
Шоссейная дорога упрекала
Тропинку, что поблизости легла.
— Да, я мала, и путь мой очень труден, —
Ответила тропинка на укор, —
Но без меня здесь не прошли бы люди,
Чтоб проложить дорогу среди гор.

* * *

Когда твоя ровна дорога,

Не страшно, что длинна дорога.

(Пословица)

Рано утром, когда мама еще спала, я вышла из дому. Устроившись на лужайке под большой скалой, я прижала листочки тетради камнем, взяла в руки книгу. Уже второй раз я читала учебник химии. Химия была моим слабым местом. Даже во сне я выкрикивала формулы. Все называли меня H₂O.

Формулами были исчерчены все камни у нас во дворе. Я орудовала и углем и мелом. Учила я всегда с утра, на свежую голову.

В полдень ко мне пришел Мажид.

— Ну что, H₂O, примемся за русский язык? — Он протянул два яблока.

— Спасибо, мне только что принесла завтрак Асият, — сказала я. — Одно яблоко мне, другое — тебе.

— Раз ты настаиваешь, пойду и на это.

Мы молча грызли яблоки. Все-таки я не могла держаться с ним свободно, да и в нем чувствовала какую-то скованность.

Каждый день мы с Мажидом занимались русским языком, я писала диктанты, изложения, сочинения.

…Когда я в сумерках вернулась домой, Нажабат разжигала огонь в очаге. У нас была Хандулай.

— Наконец-то идет, — сказала Хандулай маме, увидев меня.

— Все девушки как девушки! Одни увлекаются рукоделием, другие вышивают, третьи вяжут, а эта все время пропадает в поле. Не ест, не пьет. Посмотри, Хандулай, на кого Патимат стала похожа — худая, черная. — Мама притворялась недовольной, но я видела, как сияют любовью и гордостью ее глаза.

— Да разве это плохо, Парихан? Патимат у вас в Омардаду! Мы слышали, что вы посылаете ее учиться. Я не поверила! До каких пор Мажид будет еще ждать?

— Ой, Хандулай, рано еще Патимат замуж! Она ведь совсем девочка. Какая из нее хозяйка! Да и учиться надо.

— Ну, пусть учится, — согласилась Хандулай. — Когда мы были молодые, об ученье и думать никто не смел. Вот мы с тобой, Парихан, еле-еле расписаться умеем…

— Что было, то прошло. Слава аллаху, наши дети живут в другое время. Счастье у нас теперь в том, чтобы увидеть их счастливыми.

— Вот это самое главное! Ну, пойду. На окне я положила мешочек бобовой муки, если есть, поменяй мне на пшеничную.

— Что ты, Хандулай! Какой еще обмен между своими! У нас пшеничная есть, я сейчас тебе дам. — Мама отсыпала Хандулай муки. — А свою забери, она тебе пригодится…

— Спасибо, Парихан, но мне как-то неловко.

— Дай аллах тебе здоровья, Хандулай! Даже война не сделала нас мелочными!

Женщина ушла, а я снова стала повторять формулы.

Ни о чем, кроме учебников и института, я не могла последнее время думать. Дома почти не бывала. В горах и в поле меня не отвлекали от занятий, и я могла читать вслух, никому не мешая.

Чтобы передохнуть, я ложилась на траву и зарывалась в нее лицом. Утром, когда я шла по не успевшей еще просохнуть траве, мне казалось, что каждая росинка вливает в меня любовь к родной земле. Я на мгновение закрывала глаза, прислушивалась — слышны были какие-то шорохи, окликал таинственный голос. И снова я думала: «Нет ничего лучше моего края». Что на свете красивее зрелых колосьев, наполненных золотыми зернами? Что добрее земли, которая дала жизнь этим колосьям? Невидимые, волшебные нити навсегда связали меня с землей.

Я оторвалась от книги и сбежала вниз по тропинке, чтобы полюбоваться, как Омардада собирает скошенное сено.

— Патимат, видишь эту делянку? — спросил он, прищурив глаз.

— Конечно вижу, Омардада!

— До революции она принадлежала моему отцу. Я был юношей, когда наш сосед нагнал сюда своих овец. Яблоку негде было упасть — немало их здесь поместилось. Сосед предложил нам обмен — всех овец за этот клочок земли. Отец засмеялся. «Я еще с ума не сошел! Променять на глупых овец мудрую землю!» Мне очень хотелось, чтобы у нас была своя отара, я долго просил отца обменяться. Но отец твердил одно: «Комок земли ветер не унесет». Потом я понял, что отец был прав. Куда делись овцы? Что с ними стало? А с земли нашей, с нашей делянки, вот уже который год мы собираем урожай. Она не меняется, сколько бы ей ни пришлось испытать! И ветры ее сушили, и град бил, а она исправно платит нам за труд и здравствует.

Омардада, как часто с ним бывало, когда он говорил о земле, молодел на моих глазах. Каждое слово он произносил просто и вместе с тем вдохновенно. В его грубых, шершавых руках, в небольших веселых глазах было что-то идущее от самой земли, от него исходило какое-то сияние, подобное тому, которое излучает земля, если долго всматриваться в даль. В голосе его чудился мне покой степей, в движениях — нечто роднящее с горами, законченность и угловатость…