Родники рождаются в горах

— Ты решилась, Парихан, так далеко отпустить дочку. Вот ей гостинцы на дорогу…

— Не знаю, как я буду без Патимат, — говорила мама. — Она ведь самая старшая. Я всегда ее считала скорее сестрой, чем дочкой. Земля у меня под ногами дрожит. А вы, дорогие, спасибо, не забываете мою Патимат. Мне даже неудобно, у всех руки заняты, ногами двери открываете. — Мама не успевала принимать от гостей свертки, миски, узелки с угощением.

— А как Омардада, одобряет отъезд Патимат в город? — спрашивали некоторые.

— Да они вместе все это и затеяли. Неужели я решилась бы на такой шаг без совета Омардады и Халун? Что ж! Если цыпленка с неокрепшими крыльями посадить на насест, он упадет. Пусть же у Патимат окрепнут крылья. Ахмед всегда хотел, чтобы она училась…

Односельчане понимающе кивали головами.

— Да, теперь не те времена! Нас не могли учить, а нашим детям нужно учиться!

…Мы с мамой уложили вещи в деревянный чемодан, привинтили петли, повесили замок величиной в кулак. Сестры уснули, и я слышала, что мама не спит — все ворочается с боку на бок.

Она тихонько окликнула меня.

— Ты уже взрослая, Патимат, — заговорила она, приподнимаясь на постели. При свете луны я видела ее немолодое, исстрадавшееся, но сейчас такое счастливое лицо. — Выслушай меня. У нас, горцев, есть сокровище. Оно острее лезвия кинжала, выше самой недосягаемой горы, глубже бездонного моря. Название ему — намус. Я не заговорила бы с тобой об этом, если бы ты не уезжала. Слово «намус» мы произносим редко, но помнить должны всегда. Оно тысячелетиями выковывалось смелыми горцами, подобно железу в кузнице, его веками ткали, как ковер, гордые дочери гор. Прекрасны наши девушки — дочери, и намус надо беречь, как их красоту. Дороги нам наши сыновья — джигиты, и намус мы, горцы, должны сохранять, как от бед ограждаем первенца. Ты далеко уезжаешь, но запомни, что я каждый день, каждый час буду думать о тебе. Спокойствие ко мне вернется только вместе с тобой.

— Мама, — говорила я, обнимая ее, — не волнуйся. Я запомню на всю жизнь все, что ты мне сказала.

Мама гладила мне лицо, волосы, и я чувствовала мозоли на ее руках…

С восходом солнца я была уже в поле. На меже у моей родной делянки в клевере искала веточку с четырьмя листиками. Мама, отдыхая, всегда искала ее; утверждала, что эти четыре сросшихся листика приносят счастье.

— Если найду, выдержу экзамены! — приговаривала я, роясь в прохладном клевере и искренне веря, что маленький колдун, попавшись мне в руки, поможет исполниться моему желанию.

Долго не давалось мне счастье! Наконец я спрятала находку на груди и хотела было бежать к маме, обрадовать ее. Но вдруг, посмотрев в сторону кладбища, я помчалась туда, к могиле отца. Ничем не выделялась среди других могила, как и все, заросла полевыми цветами. Желтоглазые ромашки не мигая смотрели на меня, будто о чем-то спрашивали. Листья деревца, разросшегося над могилой отца, казалось, шептали мне:

«Счастливого пути!»

Я вернулась домой. Мама сказала, прижав мою голову к груди:

— Я не напоминала тебе, чтобы ты сходила на кладбище. Была уверена, что ты и сама не забудешь.

Голос ее дрожал, и я отвернулась, чтобы она не увидела моих слез.

Если бы вы побывали в нашем ауле и хоть раз увидели, как провожают у нас в дорогу, не забыли бы никогда этой картины. Я выхожу из дому, мой чемодан несут Нажабат и Асият. У ворот с полным кувшином родниковой воды меня ждет мама. Мы идем вчетвером по нашей улице, к нам пока никто не подходит — таков обычай. У своего дома стоит Халун, тоже с полным кувшином воды. Мажид спускается с лестницы с чемоданом. Он едет со мной. Омардада распахивает перед сыном ворота — старик, увидев меня, прячет глаза. Халун тоже чувствует себя неловко — оба они уверены до сих пор, что Мажид отказался от меня.

Вот мы поравнялись с их домом. Халун кивнула моей матери:

— Иди вперед, Парихан!

— Нет, нет! Иди ты, Халун! — возразила мама.

Теперь Халун, Омардада и мама шли впереди. Я и Мажид — следом. Мажид был очень печален, я не стала с ним заговаривать — не хотелось тревожить.

Вдруг Омардада нагнулся, лицо его просияло. Он поднял подкову.

— Удачным будет твой путь! — воскликнул он. Старик передал мне находку, я трл раза подула на нее и протянула Мажиду. Он улыбнулся чуть-чуть насмешливо и повторил мои действия.

Пока мы шли к шоссейной дороге, к нам присоединилось больше половины аула. И взрослые и дети вышли проводить нас, ребятишки смотрели на меня восторженно и снизу вверх, как смотрят на высокую вершину.

Омардада взял меня за руку. Мы отстали.