Родники рождаются в горах

— Знай, Патимат, что я уважаю ученых, но я бы тебя не послал в далекий город, если бы это не было желанием твоего отца. А раз уж ты едешь, то должна знать, как вести себя. Говорят, что «и одного дня много, чтобы научиться плохому, и тысячи дней мало, чтобы научиться хорошему». Платье надо беречь, пока оно новое. Там, в Москве, с младшим будь как старшая, к советам старших прислушивайся. Вставай раньше всех, ложись позже всех. Дружи с теми, кто может тебя научить хорошему. Дружбу береги. Если тебя хорошей назвали — это на всю жизнь, если плохой — тоже навсегда. Мой отец, дай аллах омовения всем его грехам, говорил: «Первую часть ночи размышляй о своих недостатках, вторую — о недостатках других. Увидел недостатки у человека, не говори о них вслух, хорошо подумай, не найдешь ли ты их у себя». И главное запомни — ты едешь в Москву, там по тебе будут судить обо всех нас.

— Я все запомню, Омардада.

— Я знаю, что ты не забудешь, поэтому и говорю, — Омардада вложил мне в руку десятирублевую бумажку. — Пригодится тебе, доченька!

Я старалась держаться как можно солиднее. Еще бы! Ведь на меня обращено столько взглядов. Но стоило мне самой посмотреть на кого-нибудь из соседей, сердце мое таяло, как сливочное масло на солнце, а глаза наполнялись слезами. Мне хотелось всех обнять и каждому сказать «спасибо». Всю жизнь меня окружали ваши заботы, ваша доброта, любимые мои соседи. Спасибо тебе, дорогая Унайзат, в день кончины моего отца ты согрела меня и сестер своей добротой. Не раз я, дорогая Хандулай, сидела у твоего домашнего очага, пока мама не вернется с поля. Поклон тебе, седобородый Гаджи, за то, что ты забавлял меня, сироту, раскачивая на молотильных досках. А ты, знаменитый лудильщик аула! Помнишь, как ты заботливо запаял да еще и украсил рисунком разбитый мною у родника кувшин? Мама до сих пор не знает, что этот кувшин составлен из нескольких кусков. Смогу ли я забыть нашего пастуха — в печальные, горестные дни он развлекал меня игрой на зурне. А бабушка Издан, ты ведь не раз вытирала мне нос зимой своим мягким, пушистым платком…

Я уношу с собой взгляд ваших глаз, доброту ваших сердец, они всегда будут согревать меня в морозной Москве.

Мажид остановил попутную машину. Я старалась больше ни на кого не смотреть, чтобы не заплакать. Нажабат и Асият вытирали слезы. Мама старалась казаться веселой. Халун плакала не таясь.

Я села в кабину, Мажид — в кузов. Мама снизу подала руку Мажиду.

— На тебя я надеюсь… Только на тебя… Помни, у нее нет брата.

— Не беспокойся, Парихан. До свидания!

— Счастливого пути…

Так и вошла в мою память мама с кувшином родниковой воды в руке, другую руку она приложила к глазам, как козырек… Солнце отражалось в медном кувшине. Я уезжала и увозила в своем сердце суровые, справедливые и величественные законы наших гор.

Если в очаге одного аварца сохранилась искра огня, он передаст ее соседу, и от этой искры во всех очагах аула дружно запылают огни. Если лишь у одного горца в ауле осталась пригоршня муки, он поровну разделит ее с соседями, чтобы в каждой семье была похлебка на обед. Заболел кто-нибудь, покой нарушен в сердце каждого. Коль в чьем-то доме играют свадьбу, ты не увидишь дыма над трубами других домов. Но, если уроженец села совершил поступок, запятнавший честь горца, все жители судят провинившегося. Прославился кто-нибудь, весь аул гордится героем. Не за пиршественным столом горцы угадывают друга, его узнают, когда в доме беда.

Законы гор — это не толстые книги… Это последняя искорка огня, которую одна мозолистая рука передаст другой. Это свадьба, на которую приглашается весь аул… И это, наконец, похороны, на которые собираются все жители горевать вместе с родными покойного. Вот они — простые законы гор. Они записаны в сердце каждого горца.

V

И зовет меня к себе Москва…
Моя Родина необозрима,
Все дела ей мои,
Все слова!
Я веселая дочь Дагестана.
Дар гортанный с рожденья мне дан.
Я звеню, я пою неустанно.
Я вливаюсь в страну — океан.

* * *

Вода для мельницы не бывает лишней.

(Пословица)

Вот она, Москва! Город, который еще так недавно жил для меня только в мечтах…

Вот мы вышли с вокзала, спустились в метро. Люди! Куда все они так спешат, словно горные потоки весною?

— Мажид! Что-то, наверное, случилось! Как много народу! Куда бегут?

— Привыкай, дорогая, к городской жизни. Это тебе не горный аул. Ты и представить пока не можешь, сколько здесь людей.

На улицах — машины, словно отары овец без чабана, идут куда попало — влево, вправо, вперед. Я боялась отпустить руку Мажида.

— Смотри, Патимат, все на тебя смотрят! — сказал Мажид.

Действительно, многие обращали на меня внимание — даже из машин высовывались, улыбались. Я приосанилась.