Родники рождаются в горах

Хамзат долго стучал в ворота, ему не открывали. «Рано легли спать», — подумал он и поднялся на веранду через стену соседнего дома. На стук в дверь никто не откликнулся. «Может быть, погибли от угара», — мелькнула страшная догадка. Хамзат выломал раму и через окно влез в комнату.

Нупайсат и ее любовник бросились к двери — она оказалась запертой. Непрошеный гость, обернувшись, ударил Хамзата кинжалом. Тот упал без сознанья, так и не разглядев своего обидчика.

…Руки Хамзата, привыкшие к работе, могли держать любые инструменты, кроме оружия. Каменщик ни разу в жизни не зарезал курицы. Все жители аула были уверены: Хамзат к убийству Нупайсат не причастен. Ее убил любовник.

Калимат узнала о случившемся, но к раненому Хамзату не пошла. Услышав же, что он при смерти, сказала:

— Что же поделаешь, он отец моих детей! Уколешь один глаз — слезы текут и из другого. Умрет Хамзат — мои дети останутся сиротами.

Взяв сыновей за руки, Калимат вернулась в свой прежний дом. Она продала корову, пригласила лекаря. Забыв обо всех обидах, ухаживала за больным. Детей Нупайсат она поила, кормила и обстирывала, как родных. Через два месяца Хамзат был на ногах. От раны остался рубец. И только перед кровоточащей раной в сердце оказались бессильными лекари всего мира. Калимат никогда не напоминала мужу о прошлом. Но между ними будто бы выросла стена. Хамзат постоянно чувствовал свою вину перед женой. В сердце Калимат иногда просыпалась боль от нанесенных обид. Хамзат молчал, но она понимала его муки и стыд, защищала его перед земляками.

— Глупец бросит в колодец камень, а сто мудрецов не в силах его достать. Все несчастья в наш дом принесла Нупайсат, — говорила она.

Хозяйство снова наладилось. Жамалудин работал наравне с отцом, строил дома, а Наби подавал раствор и тоже учился мастерству каменщика.

Хамзат никогда не говорил с Жамалудином о былом, хотя любил сына все больше. Жамалудин же смотрел на Хамзата, как на случайного гостя — отец оставался для него чужим и далеким. Сын обращался с отцом почтительно, всю свою любовь отдавая матери. Она держалась гордо и спокойно.

Однажды за работой Хамзат схватился за левый бок. Жамалудин и Наби положили отца на бурку. Хамзат слабым голосом попросил Наби принести воды из родника, а когда мальчик убежал, сказал Жамалудину:

— Ты, сын мой, теперь взрослый, можно говорить с тобой откровенно. Жизнь человека, как свеча на ветру. Сегодня на земле, завтра — в земле. Я чувствую, что жить осталось мне недолго. Ты молод, и в руках у тебя мастерство. Это дороже всех богатств мира… Не огорчай никогда мать… Я так оскорбил ее, она никогда не припомнила мне этого! Она — настоящая горянка, выше всего для нее намус… Женский намус… Намус семьи… Она его не уронила… Я виноват перед ней и перед вами. Мне и тысячи лет не хватило бы, чтобы искупить свой грех. Я это понимаю. У аварцев есть предание: «Куропатка лелеяла своего птенца, кормила вкусно, баловала. Но птенчику захотелось поискать жизнь еще лучше… Не послушавшись матери, он покинул гнездо… Попал в силки к охотнику. Тот, не долго думая, оторвал птенцу голову и зажарил его на вертеле». Вот так получилось и у меня в жизни. Калимат ни разу не упрекнула меня, и вы, дети мои, тоже молчали. Мне было бы легче, если бы меня ругали. Ну, что же поделаешь. Я сам себя наказал…

— Реке, что течет с гор, не взобраться на гору. Мы обо всем давно забыли, и тебе пора забыть, — ласково сказал Жамалудин, пожалев отца.

— Когда с гор катится маленький камешек, грохота не слышно и следа не остается. Но если сорвется скала и полетит вниз — пыль поднимается до небес, по пути глыбы навсегда остается овраг. В нем задерживаются туманы, в дождь он наполняется водой. Прошу, сынок, не бросай младших братьев. У них другая мать, но отец у вас один. Приучай их к нашему мастерству… Было время, кроме той женщины, ничего не видели мои глаза. Мне чудилось — у меня выросли крылья. Я крепко ее любил. Люблю и детей ее… — Хамзат говорил с трудом… — Если меня не станет, уважай всегда мать. Я ее измучил… Прошу тебя…

Каменщик не мог понять, сколько времени он лежал, вспоминая прошлое. На тахту к Жамалудину вскочила кошка. Почти совсем стемнело. На очаге булькала кастрюля с мясом. Жамалудин подбросил в огонь дров, поднял крышку… В ту же минуту заскрипели ворота, послышался шорох знакомых шагов по гравию. Жамалудин бросился на веранду…

Хаджимурад поднимался по лестнице, прыгая через ступеньки.

— Отец, мы здорово выступали! Горчоковцы хлопали, кричали! По два, по три раза заставляли меня повторять песни! — Хаджимурад выкрикивал это, кружась по веранде.

— Остался бы еще там на две-три ночи! — недовольно проговорил Жамалудин.

— Ты знаешь, какой был ливень! Потоки! Река разлилась… Нас почти силой оставили, а утром нельзя было уехать — у одинокой старухи подмыло стену дома. Пришлось помочь.

— Ну и как? Вы помогли?

— Помогли! Я выложил стену… Старушка меня благодарила. Я высек на стене молоток!