Родники рождаются в горах

Жамалудин кашлянул. Он гордился сыном, но не любил, когда Хаджимурад бахвалился. Ухо скромного Жамалудина резали в речах сына слова «я», «мне», «обо мне». Не раз Жамалудин выражал свое неудовольствие, но Хаджимурада отучить было нелегко. Когда сын забывался, Жамалудин выразительно кашлял.

…Хаджимурад подробно рассказал о поездке. Легли они поздно, по Жамалудин поднялся на рассвете, как привык. Осторожно оделся, стараясь не шуметь.

Выйдя на веранду, Жамалудин посмотрел в небо. Ночью казалось, что оно от тяжести звезд вот-вот упадет на землю. Только горы — надежные подпорки — удерживали его на своих плечах. Теперь небо стало легким, отлетело ввысь, горы отдыхали. Омытая росою долина расстилалась перед Жамалудином. Он глубоко вдохнул воздух, будто знойным летним днем выпил глоток прохладного, легкого вина. «Пусть Хаджимурад поспит подольше. Устал он от своей поездки. И чем-то взволнован». Жамалудин вернулся на веранду, взял пиджак, вдруг снова вспомнил о сыне. Лицо его просветлело. Он резко повернулся к двери и осторожно вошел в комнату Хаджимурада. Жамалудину захотелось увидеть сына, поправить одеяло, убедиться, что он крепко спит. Кровать оказалась пустой. «Встал и ушел раньше меня… Что-то ему не спится, — в растерянности размышлял отец. — Чего-то он не досказывает».

…Хаджимурад искупался в реке. Он шел цветущей лужайкой в горы. Почему-то ему вспомнилась легенда, которую он слышал несколько лет назад от взрослой девушки. Хаджимурад и чабан, отдыхающий от дневного солнца, сидели на бурке у скалы. А юная тоненькая девушка, положив мальчику руку на плечо, взволнованно говорила:

«Рассвет, это влюбленный — все стремится догнать ночь. А ночь тоже места себе не находит — мечтает повидаться с рассветом — затаившись, ждет-пождет возлюбленного, а его все нет и нет! Они никак не могут встретиться. И рассвет то на гору взберется, то заглянет в ущелье — ночи не видно! Обливаясь слезами, рассвет, усталый, приляжет отдохнуть. А на землю, где еще недавно царила ночь, приходит день. Рассвет, отдохнув, мчится искать любимую, а день сменяется ночью. Убедившись, что он опять потерял ее, рассвет одевается в траур туч».

Смысл этой легенды Хаджимурад тогда понять не мог. Не понимал он также, почему чабан, слушая девушку, так волнуется и отчего дрожит ее голос. И рассказ этот Хаджимурад до сегодняшнего утра не вспоминал. А теперь будто кто нашептывал ему сказку о влюбленных, которые никак не могут встретиться. — Да что со мной? — спросил он громко. В его памяти возникла стройная девичья фигура, прозвучал голос: «Ты думаешь, только у джигитов крепкое слово. Почему ты такой недоверчивый?»

Хаджимурад споткнулся. Боль в пальцах напоминала ему одно из поучений отца: «Не ходи, задрав голову к небу. Ты же не собираешься лететь. Смотри под ноги, когда шагаешь!» Жамалудин не уставал, усмехаясь, повторять эти слова сыну, если тот возвращался домой с разбитым пальцем.

Хаджимурад нагнулся и сбросил камень с тропинки в ущелье. «Коль ты не можешь людям принести другой пользы, убери хоть камень с дороги», — опять вспомнилось ему поучение отца. «Скажу старику — будет доволен», — Хаджимурад улыбнулся.

Одним прыжком взобрался на уступ скалы, смотревшей на долину, как грозный великан. Внимательно оглядел противоположную гору. Она как бы охраняла долину, раскинувшуюся у подножья.

«Эх, была бы у меня сила — сдвинул бы я гору с места! И нужно же такой огромной горе преградить дорогу к Горчоку! А в объезд-то как долго нас трясло на машине!»

Хаджимурад покачал головой. С губ его сорвалась песня:

Вчера я, ладонь положив на сердце,
Сказал, что дорогу забуду к тебе.
Сегодня я вспомнил о слове своем,
Когда под окном оказался твоим.
Видать, не напрасно у нас говорят:
Любовь не находят в селенье чужом.
Чем так мне томиться и ночью и днем,
Уж лучше влюбиться в соседскую дочь.
Чтоб в саклю ее невзначай забегать,
Идет она по воду — ей помогать.

И Хаджимураду казалось, что через ущелье и горы эхо доносит эту песню до Шарифат.

…Хаджимурад каждое утро бежал навстречу почтальону, шагавшему с кирзовой сумкой за плечами.

— Нет ли мне письма, дядя Саид? — спрашивал он, а сам боялся услышать ответ.

— Говорят, одна красавица пишет тебе. Другой раз принесу! — Дядя Саид, улыбаясь, шагал дальше.

— Я жду пьесу! — кричал вслед ему смущенный Хаджимурад.

Каждый день, глядя через окно на дорогу, любого прохожего Хаджимурад принимал за дядю Саида. Все заметили: веселый непоседа Хаджимурад поскучнел, меньше бегал на переменах, реже пел.