Родники рождаются в горах

— Ты, наверное, думаешь: бык падет — мясо, арба развалится — дрова! Тебе все равно, пришел я домой или нет! Ты даже не спрашиваешь, что со мной! — кричал отец, мечась по комнате.

— Я видела, Хамзат, от кого ты каждый день ходишь на работу и к кому возвращаешься. Зачем же я буду поднимать на ноги весь аул? Ты жив и здоров, я ждала… Ты лучше меня знаешь, когда время вернуться домой. — Говоря это, Калимат глядела в сторону.

— Хватит! — крикнул Хамзат. — У тебя одна забота, — мое здоровье. А я хочу, чтобы ты не лежала мертвым камнем на моей дороге. Ударь тебя — не вздрогнешь, погладь тебя — не шевельнешься! Ты, как черная занавеска, заслоняешь мне весь свет! Что с тобой делать?

Калимат внешне оставалась спокойной.

— Я молчу, Хамзат, не оттого, что мне не больно от камней, которые ты бросаешь в мое сердце! Мне же легче проглотить гору соли и запить ее морем, чем показать людям разлад в нашем доме. Не хочу, чтобы люди видели мое несчастье. Мне моя честь, мой горский намус велят: пусть не судят меня люди, пусть не знают про мой остывший очаг, про беду моих детей. После смерти мамы и в нашу семью пришла мачеха. Я испытала эту жизнь. Не хочу чужой матери для своих детей. Холодность мачехи — лезвие кинжала. По моей вине семья не разрушится, я согласна все перенести. Не хочу, чтобы мои сыновья испытали горечь сиротства.

— Не трогай детей! Где бы я ни был, я останусь для них отцом.

— А мне от тебя больше ничего и не надо. Оставайся их отцом, дай бог тебе здоровья! — сказала Калимат, не повышая голоса. — Но не плюй в колодец, Хамзат.

Жамалудин восхищался матерью: по ночам она вздыхала, не спала, а когда приходил отец, держалась спокойно и ровно. Но как Калимат ни старалась — наладить мир в семье не удалось. Чем больше оскорблений она сносила, тем грубее становился Хамзат. Домой он приходил редко и, казалось, только для того, чтобы изругать и обидеть жену. Он вел себя так, будто ему тесно в доме вместе с Калимат. Настал день, когда он сказал жене и детям, чтобы они перебрались в каморку, пристроенную к хлеву. Калимат молча повиновалась.

В ту же ночь в верхних комнатах поселилась Нупайсат.

Утром Жамалудин видел, как Нупайсат провожала отца до ворот, громко кричала ему вслед, чтобы все знали: она теперь хозяйка в доме. Она гордо выступала, будто под ее ногами не камешки, а драгоценные ковры, а в руках — ключ от ворот мира. Высокомерно вздернув голову, шла она через двор к дому.

Калимат вышла ей навстречу.

«Заводи речь с врагом, когда ты спокойна», — повторила она про себя любимую поговорку.

— Нупайсат, — Калимат преградила сопернице дорогу. — Зачем ты отняла отца у детей? Ты молода и красива. Могла бы найти себе подходящего, неженатого джигита. В голове у Хамзата гуляет ветер — это пройдет. Как бы ты поступила на моем месте, если бы я поселилась в твоем доме? Старики говорят: «Не призывай огонь на других, сгоришь сам!»

Нупайсат еще выше вздернула голову.

— Что же поделаешь, Калимат! От любви разрывается сердце! Суровый человек добреет. Умная голова дуреет. А мне просто жаль стало Хамзата. Все ходил вокруг меня да приговаривал, что от тебя тепла, как от нерастопленного очага. Вот я и пожалела. — Нупайсат засмеялась. — Надо же было согреть джигита!

Калимат выслушала все спокойно.

— Мало ли кого можно было пожалеть и согреть! Оставила бы в покое мужа и отца… Мужчин в ауле много…

— Это не настоящая любовь, если тебя любит мужчина, который ищет себе жену! — заносчиво заговорила Нупайсат. — Вот когда чужой муж, разрушив семью, женится на тебе, это любовь! Слаще и сильнее нету!

— Как ты можешь так думать? — удивилась Калимат.

— Тебе такая любовь не угрожает! Из-за твоего изъеденного оспой лица никто семьи не разрушит! — Нупайсат медленно поднялась по лестнице. — Не желаю с тобой говорить, — сказала она уже у двери, — фарфоровая посуда не должна ссориться с глиной!

— С железа ржавчину можно снять песком, — глядя на закрытую дверь, проговорила Калимат, — а у этой с сердца ничем ржавчину не отчистить! Видно, весь мир для нее не шире миски!

Калимат вошла в свою каморку и, спрятав голову в подушку, впервые зарыдала. Жамалудин до этих пор никогда не видел слез матери.

В ту ночь Хамзат, наслушавшись наговоров Нупайсат, избил жену. Жамалудин пытался защитить мать, но Хамзат отбросил его к стене, как ягненка.

— Уйдем, мама, отсюда, — просил мальчик плача, когда отец выскочил во двор.

— Куда же, сынок, мы уйдем?! Руками узел не развязать — он тугой, зубами взяться — грязный. И оставаться трудно и уходить некуда. Мать меня учила: «Сдержишь себя в минуту гнева — не будешь раскаиваться сто дней». Потерпи еще. — Она поцеловала Жамалудина.

— Разве ты сможешь терпеть?

— Ты еще маленький, сынок, успокойся… Много не понимаешь.

— Я уйду из дома, если ты не хочешь… И Наби возьму с собой.

— Куда же вы пойдете?..

— В горы. Нищими будем.

— Дорогой мой! — Калимат обняла сына. — Никогда не допущу этого!

Сегодня впервые Калимат почувствовала, что сын — ее опора. Десятилетний мальчуган вырос в ее глазах. «Может быть, Жамалудин прав, надо уйти. Но куда?»