Родом из Переделкино

– Татьяна Николаевна! Вас с тезоименитством сердечно поздравляю. Да это я, я, еле дозвонился! С Тамбова это, Нечаев! (Имя-отчество неразборчиво.) Ну, мы тут, наша то есть комиссия, все хлопочем! Хотим водрузить крест на месте казни, на том самом, где вашего дедушку в 21 году расстреляли. Ну, то есть отца Евгения Карельского, и еще его односельчан. Крест дубовый нам уже вытесал тут плотник один, так никак деньжат на арматуру не наберем. Медную надо, чтоб не гнил. Вот и у владыки нашего на приеме побывал, прошу его посодействовать. В целом он согласен, обещает. Но пока денег нет. А сам я думаю – кабы он немного золотишка со своего облачения поснимал, так нам бы и хватило. Ну, дак ведь такое не скажешь, это я уж так, от своих мыслей говорю, а в лицо сказать неудобно. У нас тут сейчас церковь богатеет. Все местные, кто в городе себе капиталец скопил, на церковь жертвуют, грехи замаливают. Церквей полно, чуть не в каждой деревне стоят, только деревни эти почти все заколоченные, народ из них в город подался. Одни бабки остались кое-где, так что и молиться в тех церквях некому. Ну, и вот еще новая мода пошла – монастыри восстанавливать, а зачем они, монастыри, когда в монахи никто не идет при нашей демократии: демократия – она ведь всем мозги-то промыла. Заработать – это все норовят, а где заработаешь, как не в городе...

На восстановление монастырей в основном бомжи идут – на стройке кашу варят, а иной раз и похлебку учинят. Бомжей у нас тут навалом – все зеки бывшие. Отсидит мужик лет двадцать, вот и возвращается в родные края. А что он тут, в родном краю, найдет – семья разлетелась кто куда, дом разваливается. У нас тут сейчас не пашут, не сеют, земля праздная лежит. Бурьяном да полынью заросла... Вот бомжи на стройку церковную и стекаются.

Ну, Татьяна Николаевна, я вас задерживать не стану, в случае чего, напишу.

А как там у вас, в Москве? Может, ваши Путин с Медведевым и наладят что-нибудь в общей нашей жизни? Медведев иной раз оптимизм дает. А только я вам скажу, Татьяна Николаевна, что патриарх Кирилл из них самый умный. Вот я на него и надеюсь, может он чего-нибудь молодым-то и подскажет?!..

Ну, пока что до свиданьица, Татьяна Николаевна. А дедушку вашего жалко. Старики говорили, расположенный он был к людям, все село его уважало. Царствие ему небесное... Так что бывайте здоровеньки!

Такие неутешительные вести приходят к нам порой с полей нашей Родины.

Ну, а что касается креста на месте казни заложников из села Большая Лазовка, то есть надежда, что он все же будет водружен – с того события прошло всего только девяносто лет.

* * *

Человек, в ранней юности наблюдавший своими глазами картину расстрела собственного отца, никогда не сможет избавиться от нее и на все отпущенное ему время остается подранком. Каковым мой отец и был за панцирем успеха, славы, материального благополучия. Страх, засевший где-то в глубине его существа, не отпускал его из своих когтей до самой смерти. Многие люди, кого «черт догадал... родиться» в сталинскую эпоху, жили двойной жизнью, и уж тем более такие подранки, как мой отец с его надломленной психикой.

* * *

После расстрела деда с последующей конфискацией имущества – дома вместе со всем подворьем – семья вынуждена была перебраться к родственникам в Тамбов.

Там отец некоторое время учился в гимназии, однако закончить ее он, по моим представлениям, не сумел. Из боязни быть разоблаченным как сын пособника бунтарей, «белого» попа, он срывается с места и колесит по России, переезжая из города в город, перебиваясь неверными заработками репортера разных периферийных газет и многотиражек, ибо склонность к писательству и сочинительству он обнаружил в себе еще в школьные годы, к которым относятся и первые его литературные опыты. При этом из того же страха поплатиться за своего расстрелянного отца, чья фамилия была весьма известной на Тамбовщине, он менял бесчисленные псевдонимы, перечень которых мог бы занять полстраницы: Северный, Северцев, Волжанин, Волжский, Зонин, Зорин и пр. Остановился он на столь странном для русского уха псевдониме, как – Вирта, памятуя о своих карело-финских корнях, так как дед о. Евгений Карельский происходил из карело-финских переселенцев, посаженных на эти плодородные земли еще Екатериной Великой для подъема сельского хозяйства. Как говорил мне отец, «вирта» означает «быстрый поток» или «стремнина», однако за точность его интерпретации я не поручусь. Впоследствии этот псевдоним стал нашей семейной фамилией, так что мне остается лишь с этим смириться...

* * *

В 1931 году, имея на руках годовалого ребенка, т.е. меня, с бабушкой Татьяной Никаноровной и кое-каким скарбом мои родители переезжают в Москву. Здесь отец перебивается журналистскими заработками, печатает приключенческие сериалы с продолжением, репортажи с места событий.

Но отсветы пережитого, громовые раскаты тех страшных событий Гражданской войны, которые столь недавно проходили на его глазах, не утихают в его сознании, не дают покоя.