Читаем Родом из шестидесятых полностью

– Да, в то время много интересного было. Там были и Троцкий с его «молодежь – барометр революции» и прочее. Но кандидаты наук берут материал, разрешенный, и высасывают голую идеологию.

– Но, но! – прикрикнул Юра. – Не трогай кормящие нас сосцы.

– За годы, что работаю в журнале, вот так все обрыдло! – черкал ладонью по шее Гена.

Юра сунул под нос свою книгу "Образ советского рабочего класса".

– Красочно, правда? Цветные фото. Наклепал ее, как говорится, у станка.

– Нашел чем хвастать, – недовольно сказал Гена. – Не стыдно?

– А тебе? – не моргнул Юра.

Я спросил его:

– Ты удовлетворен своей книгой?

– Ты что! – вскричал он. – Мне пятьсот рублей за нее отвалили, а ты – про удовлетворение! Это восторг! Перерыл всякого газетного говна – и нарыл на один год сытого житья.

Вошла уборщица.

– А, Танечка!

– Ой, насорили как! Вчерась добрели домой?

Пошли выпить. В кафе на улице Горького приятели заказали старку. Пригласили рядом трех девочек к нашему столу, молоденьких, в новомодных мини.

Батя оглядывал расписанные стены кафе.

– Здесь видел Евтушенко. С бабами. Во бабы! Выступал он тут.

– Слышали, его чучело сожгли в Союзе литераторов. А он гордился: «Сгорел в ложном костре».

Подсел Дима, майор из генерального штаба, недалеко.

– Напишите рассказ, хороший сюжет. Мне один грузин предложил двухкомнатную квартиру, но с условием, чтобы я к нему в Тбилиси присылал по килограмму красной икры. Подумал – и отказался. Вроде дешево квартира, да где икры найдешь?

– Вы что, ребята, ерундовые сюжеты берете? – задирал Батя. – Вон у Достоевского – сон о человечестве.

– Нет, мы о жилплощади, – скромно сказал Гена. – У людей это в зубах навязло.

***

Когда я пришел в десять вечера, потолок чуть не обваливался от топота – наверху гуляла свадьба. Света не спала.

– Плохие они! Фашисты! Я побегу сейчас и скажу им, чтобы они работали.

Полночи лежали, слушая страшенный топот, и при замолкании – со страхом ожидали опять топота.

– Какие неинтересные у нас соседи! Пригласили на елку, дети веселились, взрослые прыгали козлами, блеяли, а те – сидят молча, даже не улыбнулись. Оживились, когда спиртное подали.

Утром Света не хотела играть домашнее задание, и на крик мамы спокойно сказала:

– Ори, ори, а я тебя послушаю. Ты нахлебница. Свои нервы бережешь, а меня играть заставляешь. Гадкая мама, не хочу!

Света играет за второй класс. Хвалят. Мама просиживает с ней за роялем по три часа ежедневно.

Катя вздохнула.

– Татьяна Николаевна такую чудную пьесу показала. Вот ночь в лесу… Звери выходят. осторожно… Вот волк схватил зайца (визжащие пронзительные аккорды)… Вот звери снова уходят, в норы. Думала, что она дома сядет разбирать. А она: не хочется, завтра. Да, меня так не учили. Помню только форте, пиано. А воображение не будили.

Ее не оставляли сомнения:

– Света потеряла непосредственность, играет хуже – бренчит. На сольфеджио идиотничает, нет, не хитро, для этого ум нужен, а добродушно, наивно. И – сопротивляется буквально во всем. Она меня нисколько не боится, только злится и обзывает. С умыванием, едой я еще могу справиться, но с музыкой! Авторитетом? Нет его. Теряю себя, становлюсь ее придатком. А она это чувствует. Она вообще не воспитуема. Начать бы сначала, когда ей был один месяц… Конечно, они страшно устают в школе. Юля тоже упорно отказывается заниматься – родственнички вначале сами стремились, а теперь говорят: уморили девчонку. Я поняла: заурядная она. Зачем все это?

– Что делать, не знаю, – заламывала она руки. – Иногда думаю: она талантлива, а иногда: идиотка.

Светка была занята своей куклой Соней. Оказалось, слушала.

– Отойди, мама, дай отдохнуть от тебя.

Услышала вальс Хачатуряна – от соседей.

– Что это, папа?

Видно, понравилось.

<p><strong>21</strong></p>

Справляли ее день рождения. В пироге семь свечек, подарки – игрушки.

Светка играла ноктюрн. Довольно бегло.

Мама страшно удивлялась.

– Ведь, всего полгода прошло! Она другая какая-то, не узнаю. Контакт с ней потеряла. Ведь, два по ритмике получила. Я стою, все вышли, а ее нет. Потом показывается, плачет. "Прости, мама". "За что прощать?" Она не знает, за что. По специальности она, ведь, лучше, музыкальна.

Я думал о взрослости ребенка, он понимает и чует взрослых. Света чувствует меру – когда мама уговаривает, разжевывает, она никогда не слушает. А ее подружка Юля, как говорит Катя, хитренькая, умненькая, взрослая. Очень организована. Играет, и внимание только на ноты и игру. Прямо маленькая пианисточка. Но – умно играет, без души. Любит рисовать, разглядывает цветочки, и вырисовывает все очень аккуратно. "Как хорошо и симметрично, мама" Ее мама говорит, что она заглядывается на парней, в метро читает старательно, громко, если мужчина рядом, и поглядывает, а мама сердится от этого. Больше всех любит Светку: она… идеи дает – забыла на цоколь фонтана залезть, а та напомнила. А других девочек не любит за то, что они умные. Самолюбие у нее развито.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Ад
Ад

Где же ангел-хранитель семьи Романовых, оберегавший их долгие годы от всяческих бед и несчастий? Все, что так тщательно выстраивалось годами, в одночасье рухнуло, как карточный домик. Ушли близкие люди, за сыном охотятся явные уголовники, и он скрывается неизвестно где, совсем чужой стала дочь. Горечь и отчаяние поселились в душах Родислава и Любы. Ложь, годами разъедавшая их семейный уклад, окончательно победила: они оказались на руинах собственной, казавшейся такой счастливой и гармоничной жизни. И никакие внешние — такие никчемные! — признаки успеха и благополучия не могут их утешить. Что они могут противопоставить жесткой и неприятной правде о самих себе? Опять какую-нибудь утешающую ложь? Но они больше не хотят и не могут прятаться от самих себя, продолжать своими руками превращать жизнь в настоящий ад. И все же вопреки всем внешним обстоятельствам они всегда любили друг друга, и неужели это не поможет им преодолеть любые, даже самые трагические испытания?

Александра Маринина

Современная русская и зарубежная проза