Родовое проклятие

Вскоре выварка и ее содержимое зажили прежней жизнью, и только Григорий так и не стал прежним. Он худел, ел мало, да и то, только тогда, когда Авдотья настаивала. Он подолгу сидел на своем стуле, опираясь локтем об угол стола, и смотрел на огонь в печке. Григорий словно уходил далеко-далеко, так, что до него все труднее было дозваться. Он перестал что-либо делать сам, его лицо и шея заросли седой щетиной, и жена не только одевала его по утрам, но и пыталась брить. Он не сопротивлялся. Ежедневно она с трудом поднимала его с постели и выводила на стул к печке, на большее у нее не хватало сил.

Григорий доживал свой август, и я сразу поняла это, поняла, что вижу его живым в последний раз. Сделав вид, что не замечаю произошедших с ним перемен, я бодро поздоровалась и подошла, чтобы поцеловать его в сивую щеку. Дед застонал и попытался отстраниться от меня, взмахнул рукой. Авдотья шепнула:

– Скоро дедушки не будет с нами…

– Да, ладно тебе, мам! – шикнула на нее Валентина. Авдотья замолчала, начала суетиться, накрывать на стол, со своим обычным приговором о том, как «девочки устали и хотят кушать…». По традиции мы пили дешевое вино, купленное еще в городе, говорили нарочито громкими и радостными голосами, обращались к Григорию, но старались не обращать внимания на то, что он не отвечал только смотрел своими темными, провалившимися глазами и светилась в них такая мука, но мука далекая, как отголосок из иномирья.

– Бабушка, налей ему, – попросила я.

– Он не пьет, совсем, да и не ест почти ничего, – ответила Авдотья. – Я думаю, – перешла она на шепот, – что нельзя ему вина…

– Ты врача вызывала? – спросила Валентина.

– Был. Приезжал мальчик на скорой. Говорит – рассеянный склероз. Лекарства выписал, но сам же объяснил, что все бесполезно, – не понижая голоса, рассказала Авдотья. Мы смотрели на Григория, впервые за весь вечер честно смотрели и говорили честно.

Мне было жаль деда. Но у меня склероза не было, ничего такого, что помогло бы мне понять страдания сидящего напротив человека. Мне было его жаль, но этот Григорий стал для меня далеким и непонятным и, чем больше я узнавала о нем, тем дальше и непонятнее он становился. Вроде бы сидел здесь с нами, но был уже вроде бы и не здесь… Так он был не похож на себя прежнего, живого, властного, того Григория, который сорок пять лет стоял во главе нашей семьи, кого мы – дети и внуки уважали и боялись, чье слово всегда было решающим, много лет, много… день за днем, с того самого момента, как мать махнула ему в окошко, с того дня, как он – пятнадцатилетний ушел из дома, ушел, чтобы выжить, он выживал, выживал и, наконец, сломался, одряхлел, словно старый дуб, в одночасье и вроде бы не из-за чего, просто пришло время, и все накопившееся за эти годы навалилось скопом, пробило последние преграды и заполнило мозг Григория темной больной пустотой.

Мы допили вино. Валентина с Авдотьей ушли в другую комнату и о чем-то шептались там, я слышала тихий смех, негромкий голос Валентины, односложные ответы бабушки… И, вдруг, неподвижный до сих пор дед попытался приподняться со стула. Это ему никак не удавалось и я бросилась к нему на выручку.

– Дедушка, обопрись на меня, обопрись, просила я, пытаясь тянуть его вверх, забросив безвольную его руку себе на плечо. Но и у меня ничего бы не получилось, не приди ко мне на выручку Авдотья. Вдвоем мы повели его к кровати. Валентина кинулась вперед, рванула покрывало с кровати, нагромоздила подушки. Мы усадили Григория спиной на эти подушки, Авдотья подняла его безвольные ноги и уложила мужа удобнее, накрыла одеялом. Втроем мы постояли молча в темноте спальни и, не зажигая света, вышли.

Потом мы, словно прячась от надвигающегося, черпали и черпали из выварки густую приторную жижу и пили ее бесконечно. Лихорадочное веселье накатило на нас троих, и мы все никак не могли остановиться, словно могли победить смерть, уже поселившуюся в Доме.

Он умер через несколько дней после нашего отъезда.

Вечером, как обычно, Авдотья уложила мужа. Потом вспомнила, что в доме нет ни капли воды. Правда теперь ей было легче: приехал на каникулы Алеша, и Валентина прислала беспутного Егорку… Но, Егорка гулял где-то, а Алеша только что помог ей перевести Григория в спальню. Она посмотрела на взрослого внука: Алеша лежал на диване и увлеченно смотрел телевизор. Постеснявшись беспокоить его по такому пустяку, как хождение за водой, Авдотья сама взяла пустые ведра и пошла к колонке.

Когда она вернулась, когда только открыла дверь и ступила в мертвую тишину дома, она словно споткнулась об эту тишину. Механический звук включенного телевизора не мог перекричать ее, Дом поглотил все постороннее, поглотил Алешку, стук двери, плеск воды в тяжелых ведрах, которые Авдотья неловко опустила на пол, поглотил все, остался только стук сердца Авдотьи и ее шаги в спальню мужа.

– Гриша, – позвала она, – Гриша… Но Гриша был уже далеко.