Родовое проклятие

– В шкафу, на бельевой веревке, – сказал Егор.

– Но, там невозможно повеситься, – не поверила я.

– Там перекладина, довольно крепкая, а под ноги она ящик из-под инструментов подставила… Милиция была, веревку на экспертизу взяли…

Я уже не слышала, я представила себе эту перекладину, ящик, веревку…

– Егор, она не повесилась, она задушилась, – тихо проговорила.

– Что?

– Она задушилась! – повторила я, – там невозможно повеситься. Ты только представь себе, ей пришлось поджать ноги…

– Ну да, – вспомнил Егор, – когда я ее увидел, мне показалось, что она стоит в шкафу, только выражение лица…

– Егор!

– А?

– Это не ты? – выдохнула.

– Нет! Не я, клянусь! Все соседи думают – я, менты тоже так думали, но после экспертизы…, – он посмотрел на меня и, уловив недоверие написанное на моем лице, торопливо начал рассказывать:

– Я с работы пришел. В квартире духотища… Я – на кухню, там во всех конфорках газ горит и чайник еще горячий. Я газ выключил и обратно в коридор, тут я ее и увидел, в шкафу… Сразу к соседке. Потом менты.

– Ты работал?

– Только устроился, она меня устроила, – поправился Егор, – она в последнее время совсем с ума сошла, больничный взяла, только ей не на больничный, ей в психушку надо было. Я у нее спрашиваю, «что с тобой?», а она мне: «надо голову сверлить» и показывает, «только это очень дорого, игра не стоит свечей». Феназипам и корвалол пузырьками глотала. Из дома никуда меня не пускала, чуть я за дверь – она мне дорогу закрывает и кричит.

В комнату бочком вошла соседка Оксана, та самая, что давным-давно трахала моего Вадика. Чинно поздоровалась с Андреем. Я встала, обнялись, постояли с ней.

– Я на кухне, – всхлипнула она.

– Мы сейчас…

– Где Валя? – спросила я у Егора.

– В большой комнате лежит, привезли сегодня, войдешь?

– Погожу пока…

Гуськом отправились на кухню, где все еще было Валиным, все еще хранило ее шаги, звуки ее голоса, шорох ее платья. Ничего не изменилось, только ужасающая нищета наложила уже свою лапу на Валентинин быт. Все так же стоял диван у стены, накрытый старым ковром, что вышивал Григорий, стол у окна, плита, другой стол, раковина, посудный шкафчик, холодильник… Линолеум истерся до дыр; куда-то исчезла посуда: кастрюли, ложки, вилки, ножи… Только за плитой валялся белый пластмассовый миксер, как видно давно сломанный.

– Егор, что же у тебя, чаю выпить не из чего?

– Иди ко мне и возьми там посуду на кухне, – приказала Егорке Оксана. Как только он вышел, Оксана горячим шепотом спеша стала рассказывать:

– Это он ее убил! Все так говорят, не я одна! Только я-то лучше других знаю… Мы часто с Валей виделись в последнее время. Плохо ей было. Этот-то, – она кивнула на дверь, – все из дома вынес, поэтому Валентина деньги и вещи у подружек да у соседей держала. Потом посмотришь, там все цело… И телевизор у меня стоит, и пальто ее… Она готовилась, записку написала, платье сшила…

– Платье? – переспросила я.

– Да, знала, заранее все знала. Она похудела сильно, говорила мне: как же я на работе в таком виде покажусь!

– А попытки у нее были, до этого? – неожиданно подал голос Андрей, до сих пор упорно молчавший.

Оксана встрепенулась:

– Попытки? Были! Недавно совсем, она тогда Егорку из дома не выпускала и грозила ему, что повеситься. В ванной хотела, на полотенцесушителе. Только он ей не дал, меня позвал, вдвоем-то мы ее и утихомирили.

– Я так и думал, – сказал Андрей, – она всегда была склонна, а когда я ее видел в последний раз, на бабушкиных похоронах, то уже тогда понял, что у нее с головой не все в порядке.

– С чего это ты взял? – удивилась я.

– Неадекватное поведение, громко говорила, вела себя демонстративно, шумно, словно играла роль на сцене…

– Надо же, – я задумалась. Оксана во все глаза смотрела на Андрея и часто кивала головой, соглашалась.

Громко хлопнула входная дверь, вернулся Егор с посудой – несколько тарелок и чашки.

– На поминки много народу соберется? – спросила я.

– Сами не знаем, – ответила Оксана. – Про самоубийство мы скрыли, только все равно все знают, поэтому проводить многие придут, а поминать вряд ли будут. Так что сами будем: я приготовлю, еще Светка поможет – соседка… Посуду соберем, не волнуйтесь.

Потом бесконечно звонил телефон, потянулись люди, знакомые и не очень. Несли венки, прощались… Двери распахнули. В почти пустой комнате на столе стоял гроб с тем, что осталось от Валентины. Я, наконец, смогла взглянуть в ее лицо и, увидев, поразилась тому, насколько она помолодела в смерти. Она лежала в том самом платье, которое сшила себе сама, веки плотно закрыли глаза, из-под платка виднелись рыжие ее волосы, видимо гладко зачесанные назад, чтобы не выбивались легкомысленные кудряшки. Егорка принес ее крестик на серебряной цепочке:

– Вот, в морге вернули…

– Положите в гроб, – сказала Оксана.

Я взяла в руки крестик, внутренне содрогнувшись от прикосновения к нескольким рыжим волосинам, запутавшимся в звеньях цепочки.

– Она в крестике была? – только и смогла спросить.