Рогнеда. Книга 1

— Ладно прибедняться-то. Знаю, что связь имеешь с темными людишками. Не единожды мне докладали об этом, да все недосуг было проверить слухи эти.

— Да Бог с тобой, Степан Емельянович, о чем говоришь? А и кто ко мне заглядывает? Купчишки разве что, да людишки простые. Кто платит, а кто и за просто так добротой моей пользуется. Не могу, знаешь ли, отказать страждущему. Потому и нищаю с каждым годом все более. Уже подумываю сворачивать свое заведение, да иным каким промыслом заняться… — Остап налил полный жбан вина, пододвинул к фискалу. — С темными людишками я не якшаюсь, оборони Христос от этой нечисти. Если бы вдруг и случилось такое несчастье, и я бы чего прознал, то первый бы тебя и известил.

— Юлишь, Остапка… Смотри у меня! — Макашин поднял жбан, прищурился и маленькими глотками выцедил темную жидкость. Крякнул, вытер усы. — Хорошее вино, забористое. Ты что, гостей, что ли ждал? Или для нас так расстарался?

— Для вас, для кого же еще. Вижу, как на государевой службе вы сил не жалеете, живота своего не щадите. Вот и решил угостить.

— Тут ты прав! — Макашин взял с блюда кусок мяса, впился в него зубами. Прожевав, налил себе еще наливки, выпил и принялся поучать: — Государь наш, Иван Васильевич, дай Бог ему царствовать многие лета, беспрестанно заботится о слугах своих верных. И мы, людишки его, платим ему тем же, выискивая врагов государства.

Наевшись, Макашин сытно рыгнул, отвалился от стола. Было заметно, что он изрядно захмелел. Стражники между тем, радуясь дармовому угощению, пировали вовсю. Остап немного успокоился, в уме подсчитывая убытки и проклиная Кистеня с его ватагой и этих ненасытных да нежданных гостей, чтоб провалиться им под землю.

— Так, значит, не видал ты ничего? — Макашин пьяно повел головой на Остапа. — А мне донесли, что видели у тебя на подворье людей посторонних. Не далее, как сегодня ночью ты привечал их. С этим как? — неожиданно возвысил голос. Остап вздрогнул, вжал голову в плечи. — Врешь, небось, черт хромой? Думаешь, столы накрыл и все, разнежились мы от щедрот твоих. Купить хочешь людей государевых!!!

— Господь с тобой, Степан Емельянович, о чем говоришь? Оговаривают меня, очерняют в глазах твоих охальники разные, а ты и веришь. — Остап пустил слезу. — Мы же знаемся не первый год, и разве хоть один раз я тебя подводил?

Макашин его не слушал. Налил вина, выпил.

— Возьми, Степан Емельянович! — Остап достал припасенную заранее серебряную деньгу сунул в ладонь Макашина. — Это для деток твоих малых. Купи гостинца им, да привет от меня передай.

— Ладно… — Макашин, не глядя, сунул деньгу в карман, встал, покачнулся. — Смотри, Остап! Ежели что узнаешь, то я первым об этом должен знать.

— Это само собой, Степан Емельянович, без этого никак. Что я, не понимаю что ли? — Остап тоже вскочил, бережно поддержал фискала под локоток.

— Тогда прощевай покуда. Будет время, еще загляну.

Макашин вывалился из-за стола, воины потянулись вслед. Выпроводив непрошеных гостей, Остап вернулся к столу, обозрел распотрошенный стол, скатерть в кровавых винных пятнах, вздохнул.

— Сгореть вам в геенне огненной. — И тут же напустился на Маньку, звучно хлопнув ее по спине. — Что стоишь, корова пучеглазая!!? Я за вас прибирать тут должен, что ли!!?

Половые, очнувшись, кинулись сгребать со стола грязную посуду.

Настроение было вконец испорчено, и Остап до вечера толкался по двору, временами покрикивая на холопов. Харчевню велел запереть и никого не пускать. С расспросами к Остапу никто не лез. Да и как спросишь у хозяина? Он всему голова, ему и решать. Людишки же-особливо те, кто привык каждодневно бывать у Остапа — уже толклись по ту сторону тына, недовольно ворча и не понимая, отчего заперты всегда гостеприимно распахнутые ворота. Самые нетерпеливые, готовые за жбан разбавленного ола продать мать родную, пытались перелезть через тын, но Остап велел спустить собак, и те бегали по двору, радуясь неожиданной свободе и хватая за порты всех, кто подвернется. Холопы, видя такое дело, совсем попрятались, и двор опустел. Только Остап стоял с суковатой палкой в руке на высоком крыльце и задумчиво теребил редкую бороду.

Когда начало вечереть и солнце уже едва проглядывало из-за куполов церкви, Остап очнулся от дум, крикнул:

— Прошка!!! Где ты, сучий сын? Подь сюды. Знаю же, что где-то рядом затаился. Вылазь!!!

Из-за угла дома вывернул Прошка, подбежал к хозяину, замер, ожидая распоряжений.

— Что, подглядываешь за хозяином? Вынюхиваешь все? — Остап насмешливо смерил взглядом Прошку. — Слышал твое мерзкое дыхание у себя за спиной. Не глухой еще, чай.

— Что ты, Остап Тимофеевич? Благодетель ты мой! Да разве ж я могу? — Прошка прижал руки к груди. — Ждал, что, может, вдруг понадоблюсь тебе, вот и был рядом, чтоб слово твое важное не пропустить.

— Не пропустишь… Слухай сюда. Как только совсем потемнеет, выведешь троих людей за городские ворота. Знаешь, где они?

— Знаю, хозяин. В овине дальнем схоронены.