Рогнеда. Книга 1

— Цыц! — Кистень навис над Митрием, как скала. — Быстрый какой! Думать башкой-то надо. Видишь — день на дворе. Только нос высунем — нас тут же и повяжут… Тебя, кстати, первого.

— Это почему еще?

— Потому что прыткий больно. То бабу тебе подавай, то бежать ему вздумалось, куда глаза глядят.

— Ладно, атаман, что ты меня мордуешь! — ругнулся вполголоса Митрий. — Уж и слово молвить нельзя… Вроде, не первый год в ватаге и тоже вес кое-какой имею.

— Чаво-чаво, не расслышал я? — недобро ощерился Кистень. — Уж не в атаманы ли ты собрался, человече? Вместо меня? Тогда давай, как исстари повелось, выйдем на ножах друг против дружки. Кто выстоит, тот и атаман. А? — Кистень знал, что Митрий трусоват, хоть и не один раз кровь проливал. И свою, и чужую. Напряжение последних дней требовало выхода, вот и взъярился атаман. Но сейчас бузить не стоило, поэтому злость умерил, загнав глубоко вовнутрь. Придет время, и он вспомнит Митрию эти неосторожные слова, а пока о другом надо думать. Немного постояв и заставив Митрия отвести взгляд, махнул рукой. — Ладно, побалабонили и хватит. Надо думать, как далее быть, а не зазря языками чесать.

Взял крынку с оставшимся молоком, что принес Остап, протянул Молчуну.

— На, заслужил.

Тот припал к крынке, разбрызгивая белоснежные капли.

— Ухвата жаль, — слукавил Кистень. — Хороший был ватажник, проверенный. Пусть земля ему будет пухом.

Молчун горестно замычал.

— Все там будем. Таков уж путь у нас извилистый, что конец всегда един. Али в петле, али в застенках пыточных. Ну, а кому повезет, то тот умрет свободным. Вот как Ухват, например… Митрий, — Кистень повернулся к сотоварищу, как будто и не было недавней ссоры, — сбегай, покличь Остапа. Потолковать с ним кое о чем хочу.

Вскорости на зов явился Остап. С порога сообщил плохие вести.

— В городе неспокойно, везде воинов полно. Даже, говорят, с соседних погостов пригнали. Конные, пешие и все оружные, будто на войну собрались. По улицам не пройти. Чуть что, тащат в застенок и железом каленым жгут. Говорят, ищут кого-то. А кого — никто не знает… — Остап прищурился. — Может, вас?

— Может, и нас, — не стал спорить Кистень. — Тебе-то какая забота? Сказано же уже — до ночи у тебя отсидимся, а потом в леса подадимся. Выведешь за стены?

— Раз обещал, значит, сделаю. Только бы до ночи ничего не случилось.

— А что такое?

— Да пару раз уже заглядывали стражники. Да не одни, а с фискалами. Все вынюхивают чего-то, каждый угол облазили. Как бы еще сюда не заявились, с них станется. Поэтому думаю я, что вам в другое место перебраться надо.

— Это куда? — подозрительно спросил Митрий.

— В подпол. Там ход есть тайный. В нем и отсидитесь. Сверху мешков да ящиков разных навалим, авось и пронесет.

Кистень думал недолго.

— Хорошо, давай веди в другое место. Девица наша как?

— Чего с ней станется? Правда… — Остап впервые за все время хитро улыбнулся, — фискалы и туда сунулись. Ну, я и сказал, что племянница это моя. Приехала в гости из дальней деревеньки, да захворала чуток. Вот и лежит, стонет. Они, вроде, поверили.

— Хитер ты… Тогда ладно, веди.

Они гуськом, вслед за Остапом, выбрались из опостылевшего хлева и, не выходя во двор, хоронясь в тени построек, перебрались в самый дальний овин, стоявший на отшибе возле самого тына. Его сторожил огромный темной масти пес зверского вида, с большими желтыми клыками. Увидев чужаков, зарычал, рванулся на цепи с палец толщиной. Столб, к которому была примотана цепь, заходил ходуном. Митрий шарахнулся в сторону, закрестился.

— Что за зверь у тебя такой?

— Чернышом кличут. — Остап подошел, почесал псине за ухом и тот сразу сник, завилял хвостом. — Ничего, он добрый. Чужих вот только не любит. Оттого и бесится. Давайте скоренько, я пока попридержу его.

— Ничего себе — добрый. Порвет и не подавится. Тьфу! — Митрий, проходя мимо, плюнул в собаку. Пес зарычал, ощетинился. — Свят, свят! Спаси и сохрани!

— Ступай давай, — подтолкнул идущий следом Кистень. — Не зли собачку.

Внутри овина было темно и сыро. Остап сдвинул тяжелый люк, обнажив ход, ведущий под землю.

— Полезайте. Там в закутке припасы найдете, да бутыль с вином. Там же и свечи огарок. Рядом кресало. Да чего я вас учу, сами разберетесь, не дети малые. Только не жгите много, экономьте.

— Прижимист ты, Остап, — не удержался, съязвил Митрий.

— Полезай давай, не рассусоливай.

Митрий, а за ним и Молчун исчезли под землей. Кистеня Остап попридержал за край кафтана.

— Постой-ка… — Когда Кистень повернулся, прошептал в самое ухо: — Народ бает, что посадника кто-то прирезал. Во как! Оттого и переполох такой. Говорят, что пока не отыщут злыдня этого — не успокоятся. Все с ног на голову поставят… Уж не твои ли это?

— Нет, — покачал головой Кистень. — А тебе какая печаль?

— Сам понимать должен. Мы давно с тобой знаемся, Кистень, и едва ли ты припомнишь случай, когда я совал нос в чужие дела. Не люблю я этого, да и жизнь дорога, не хочу ее до времени укорачивать. Но тут честно скажу… боязно мне. Ведь если узнают, что я укрываю татей лесных, то мне прямой путь на дыбу! — Остап почесал шею. — А мне бы этого не хотелось.