— Трусишь? — Кистень насмешливо прищурился в темноте.
— Опасаюсь.
— Не трусь, не при чем мы здесь, — успокоил Кистень. — Да и чего тебе боятся? Впервой что ль в обнимку с костлявой ходим? Одно помни — благодарным я быть умею. Ежели поможешь, то в накладе не останешься.
— Да не о том я, Кистень… Не понял ты меня, — махнул рукой Остап. — Ладно, полезай.
Кистень спустился в подпол. Сверху с глухим стуком захлопнулась крышка, отгораживая ватажников от всего остального мира.
— Осторожнее, атаман, — позвал из темноты Митрий, — ноги не поломай! Где тут свеча-то он говорил… Ага, вот! И кресало тута. Не обманул, черт кривоногий!
Митрий чиркнул камень о камень, высек искру, запалил трут, а затем и небольшой огарок свечи. Пламя выхватило из темноты бородатые лица ватажников, на стенах сразу запрыгали неясные искаженные тени. Митрий повел свечой, осматриваясь. Помещение было небольшим, с низким земляным потолком. В углу стоял топчан из грубо сколоченных досок, на полу разбросана охапка сена. Посередине, подпирая потолок, стоял врытый в землю столб.
— Ну, вот здесь и пересидим. Авось недолго придется куковать, — пробасил Кистень.
Остап не зря беспокоился насчет того, что фискалы могут заявиться вновь. Прав оказался, словно в воду глядел. Стоило только встать на привычное место за стойкой, наблюдая за редкими в это время посетителями, как прибежал запыхавшийся Прошка, дворовый работник.
— Беда, хозяин, — зашептал на ухо. — Стражники к нам. Целой гурьбой валят. Я их еще раньше углядел, когда возле церкви встретил. И дворами, дворами, сюда — тебя упредить.
— Может, не к нам? — высказал сомнение Остап. Сунул руку под рубаху, почесал грудь.
— К нам, хозяин, к нам. Больше не к кому. Стенька Макашин с ними, что рано поутру уже являлся. А это такой злыдень, что не приведи Господь. Любит совать свой длинный нос во все дыры.
Остап выпростал руку из-под рубахи, притянул Прошку к себе. Тот замер, выпучив глаза.
— Ты вот что… Беги на двор, да скажи всем, чтоб слова лишнего не болтали. Ежели узнаю, что кто любит сильно языком чесать, тут же и вырву его вместе с башкой. А лучше… — Остап подумал немного. — Пущай исчезнут с глаз пока все, на время. Нечего глаза фискалам мозолить.
— Понял, хозяин! — Прошка опасливо отодвинулся от Остапа, натянул шапку и заспешил к выходу.
Остап тяжело вздохнул, перекрестился. Бросил взгляд вдоль узкого прохода. Там, за приоткрытой дверью виднелся край сарая, где были схоронены ватажники. Может, сдать их фискалам? Пусть на дыбу вздернут, да плетями пройдутся. Тогда и с его, Остапа, какой спрос… Нет, нельзя, хитер Кистень. А ну, вдруг вывернется, словно уж? В этом разе можно сразу заказывать заупокойную молитву по рабу божьему Остапу. И в гроб ложиться, дожидаться смерти неминуемой. Остап еще раз вздохнул, повертел головой.
— Манька, Филька! — зычно крикнул, перебивая шум. — Подь сюда!
Прибежали молодые служки: парень да девка.
— Вы вот что… Тащите все самое лучшее, что есть на кухне, да столы накрывайте. Скатерть белоснежную постелить не забудьте. Ту, что с петухами расписными. Вина из дальнего погреба тоже на стол несите, да закусок разных. Вина водицей разбавьте, нечего их баловать, чай не дорогие гости. И сами все время рядом будьте, вдруг понадобитесь. Да язык то… — Остап больно ущипнул Маньку за бок. — На привязи держите, будто немые. Ратмир где?
— Здеся я, — вывернул из-за плеча Ратмир.
— Где шляешься?! — накинулся не него Остап.
— Тут я был, рядом.
— Ря-ядом! — передразнил Остап. — Что-то не заметил я тебя! Ожирели на моих харчах. Смотрите, доберусь я до вас… Ладно, гони всех в шею. Чтоб ни одной живой души тут не было. Не до них сейчас.
В заведении началась суматоха. Забегали половые,[36]
таща на стол закуски да бутыли с вином. Ратмир выталкивал в шею упирающихся постояльцев. Мужик в рваной сермяге, уже вдоволь набравшись кислого вина, орал благим матом, понося и Остапа, и его злого прихвостня Ратмира, лишивших его последней радости. Ратмир долго рассусоливать не стал, а, легонько пристукнув мужика, схватил за шиворот и выкинул за порог.Успели приготовиться, слава Богу. Стол ломился от всевозможных яств, рядом, словно истуканы, встали половые, не сводя взгляда с хозяина. У слюдяного окошка замер верный Ратмир. Вот он повернулся к Остапу и кивнул головой — идут, мол. Остап напрягся, сразу почувствовав, как разболелась давно подраненная нога. Мысленно осенил себя крестом.
Стенька Макашин зашел первым, повел длинным носом, улыбнулся:
— Нас здесь уже ждут никак? — сказал воинам, ввалившимся вслед за ним гурьбой в харчевню.
К нему уже спешил Остап, прихрамывая на разболевшихся ногах.
— Неужто опять по государевой службе к нам заглянули, Степан Емельянович? — наконец вспомнил Остап имя фискала.
— Да уж не за просто так! — Макашин сел на скамью, стянул шапку, пригладил редкие, с проседью, волосы. — Злыднев все никак отыскать не можем, вот и заглянул опять к тебе. Вдруг чего путного скажешь.
— Да откуда ж мне, худородному, о таких бесчинствах знать?