Рой

— Ну, что же вы наделали? Разрушили мой воздушный замок. Впрочем, вы не правы. То, о чем я говорю, — заслуженная отставка для состоятельного человека, а не отшельничья лачуга для неудачника. Большая разница. — Он снова помолчал. — Ну так как, могу я считать, что вы на моей стороне?

Она рассмеялась и дотронулась до его руки. Но в этом смешке, заглушенном могучим урчанием кишечника королевы, было что-то неестественное.

— Доктор, да неужели я целых два года должна с вами спорить? Разве я анархистка? Сдаюсь! Побережем нервы для других целей.

— Вот это правильно!

— Вы же и правда не причините вреда Гнезду? Будете аккуратны — рой ни о чем не заподозрит. И если у нас на родине удастся повторить его генетическую линию, человечеству не понадобится снова его беспокоить.

— Вот именно, — кивнул Эфриэл, хотя где-то на задворках сознания мелькнула мысль о сказочном богатстве астероидов Бетельгейзе. Неизбежно наступит день, когда ринутся к звездам громадные орды людей. И тогда будет очень полезно как облупленную знать каждую расу, способную сделаться человечеству соперницей.

— Помогу вам, чем смогу, — пообещала Мёрни. Помолчав с минуту, спросила: — Ну что, вдоволь насмотрелись?

— Да.

И они выплыли из зала королевы.

— А знаете, сначала вы мне так не понравились, — разоткровенничалась Мёрни. — Но сейчас я, кажется, понимаю вас получше. Вы даже чувством юмора как будто не обделены, а в Безопасности это большая редкость.

— Это не юмор, — грустно возразил Эфриэл, — это замаскированная ирония.

Время шло бесконечным караваном часов, но не делилось на сутки. Люди спали урывками, сначала порознь, потом вместе, держась при нулевой гравитации друг за дружку. Сексуальные ощущения чужой кожи и тепла служили якорем для их человеческой сущности, для их принадлежности к роду людскому, поделившемуся на фракции, погрязшему в междоусобных войнах и такому далекому, что сами эти слова — род людской — казались пустым звуком. В душных, кишащих диковинными тварями тоннелях жить с прицелом на будущее было невозможно; для Эфриэла и Мёрни существовало только «здесь» и «сейчас». Точно микробов, их постоянно куда-то нес ток крови в венах чужого организма. Часы растягивались в месяцы, и само время утрачивало всякий смысл.

Эксперименты с феромонами оказались делом непростым, но осуществимым. Первый из десяти феромонов представлял собой простенький стимулятор стадного чувства, он заставлял рабочих собираться в большие толпы. Вещество переходило с щупальца на щупальце, твари сбивались в группы и ждали дальнейших указаний, а не дождавшись, расходились по своим делам. Для эффективного воздействия приходилось феромоны смешивать или выдавать их комбинациями, наподобие компьютерных команд. Например, феромон номер один, стадный, в сочетании с третьим, командой к переселению, вынуждал рабочих переносить все живое и неживое из одного зала в другой. Наиболее полезным в технологическом смысле выглядел девятый, строительный феромон. Почуяв его, строители собирали тоннельщиков и черпальщиков и заставляли их трудиться. Прочие вещества имели раздражающий эффект. Десятый феромон вызывал стремление к чистоте, и мохнатые щупальца рабочих срывали с Эфриэла последние лохмотья. Восьмой феромон отправил испытуемых собирать материал на поверхности планетоида, и люди, пытавшиеся, как подобает истинным ученым, контролировать ход эксперимента, едва не погибли — живой поток донес их аж до воздушного шлюза.

Касты воинов они больше не боялись. Выяснилось, что небольшая доза шестого феромона заставляет бойца сломя голову бежать на защиту яиц; это же вещество побуждало рабочих ухаживать за яйцами. Мёрни и Эфриэл воспользовались этим открытием и обзавелись собственным залом; его вырыли простимулированные химией тоннельщики, а потом шлюзовой страж взял на себя охрану подступа к помещению. Чтобы освежать воздух в жилище, люди разбили садики и выращивали в них грибы, которые особенно пришлись им по вкусу. Специально одурманенный симбиот пропускал грибы через себя, превращая их в питательную кашицу. От избытка пищи и недостатка физической активности он распух и свисал со стены чудовищной виноградной кистью.

От всех этих трудов Эфриэл изрядно притомился. Последнее время его мучила бессонница. Его биоритмы были отрегулированы хуже, чем у Мёрни, и он был подвержен депрессии и раздражительности; на борьбу с ними уходило немало сил.

— Когда-нибудь инвесторы вернутся. Может быть, уже не за горами этот день…

— Инвесторы, — равнодушно повторила за ним Мёрни и добавила что-то на языке ногохвостов.