Рок-н-ролл мертв

— Да уж, круче некуда. А ведь я с Кленом и Джимом еще в школе все начинал. И они смотрели мне в рот. Мы репетировали по подвалам, по каким-то стремным ДК. А потом я служил в армии, «закосить» не вышло. Но не поумнел и, вернувшись, снова принялся за старое. И не было никакого просвета — ты же помнишь те времена. Помнишь дядю Севу? Это ведь, по-моему, уже при тебе было.

— Да, — кивнул Ром и на лице его появилась чуть ли не мечтательная улыбка. И мы на минутку замолчали, вспоминая, наверное, одно и то же. «Дядя Сева» — так мы прозвали инструктора «по идеологии» горкома партии Севостьянова А.А. Этот степенный солидный папик с умными глазами и потными руками вызывал нас «на прием» в четверг каждой недели и по-престольному гыкая (это когда «г» звучит почти как «х»), глаголил: «Ну что, граждане рокеры, долго ли еще будете порочить советскую молодежь в собственном, понимаете, лице? Будить подавленные нашим коммунистическим, понимаете, воспитанием звериные инстинкты? Проводить чуждую идеологию?» И так он это говорил, что сразу было ясно: переубеждать его не надо. Он и сам прекрасно все просекает. Но он — выполняет свой долг. «Гражданский». И мы тоже все понимали. И такое у нас было взаимопонимание, что даже злости не было. Вот только периодически нас — то одного, то другого — гнали с работы или из института, или из комсомола, или еще откуда-нибудь. Это когда от дяди Севы приходила очередная телега. А потом все стало проще: потом нас уже неоткуда гнать…

Я очнулся от воспоминаний первый:

— Но вдруг времена стали меняться: вылезла «Машина», потом — «Аквариум», а где-то в 87-м — уже кого только не было. И — все двери открыты. Рок — в фаворе. На экранах — «Асса». А я — выдохся. Я слишком привык быть в андеграунде. Вот тогда-то я и нашел тебя и притащил в команду. И наблюдал, как без меня вы сразу поперли вверх, словно балласт сбросили. А меня всего ломало: я хотел быть с вами, я хотел играть. Как мне было больно… Но «эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…» Я и был — та севшая батарейка.

Ром глядел на меня, не скрывая удивления:

— А ты не врешь?

— Зачем я тебе буду врать?

— А на вид-то ты всегда был — законченный мажор.

— А что мне оставалось делать: не можешь летать, умей хоть ползать. Чем я с успехом и занимаюсь.

— Но ведь у тебя в газете мазь круто пошла…

— Ты просто не в курсе. Я целый год маялся по редакциям. Ты понимаешь, мы ведь жили в своем замкнутом мирке. Что я знал? Немного — общагу, немного — казарму, а, в основном-то, — флэты, тусовки… Кому это все надо? И везде мне давали «от ворот поворот». Да и самого меня, кроме музыки, не интересовало ничего. Но я не ныл, как ты, я искал выход. И я нашел его. Я — с вами, я вновь нужен вам. Меня читают. Я не сдаюсь. Кроме того, у меня есть Ленка; она не бросила меня в самые трудные времена. А сейчас у меня есть еще дочь…

Ром уставился на меня:

— Елки! Что же ты молчал?!

— А зачем, по-твоему я уезжал? Она очень плохо переносила последний месяц. Вот я и увез ее к матери. Потом — роды. Потом — надо было хоть немного помочь…

— Как назвал?

— Ленка назвала Настасьей.

— «Ленка назвала», — передразнил он. — Ладно уж, не темни, я прекрасно знаю, что у вас с Настей было до твоей женитьбы. Мне-то на все это наплевать, а вот ей будет приятно, что ты так назвал дочку.

Тут он взял меня за запястье и глянул на часы:

— Слушай, мы с тобой заболтались, а через минуту я должен быть на сцене. Я подумаю над тем, что ты мне сказал. Может быть, ты прав, я действительно раскис. — Он явно оклемался. — После поговорим.

— Нет, я больше не собираюсь разговаривать на эту тему. Все ясно, по-моему. Ты должен взять себя в руки и вылезти из дерьма, в которое вляпался. Так что — давай. И передай Насте, что я зайду на днях — на чашечку кофе.

Ром торопливо напяливал идиотский прикид, в котором работает второе отделение — сплошные кожа и железо.

— Слушай, — обратился я к нему напоследок, — я еще с Тошей хочу побеседовать. Ты хоть скажи, какую дрянь он тебе подсовывает?

— Героин, — бросил Ром, торопливо выметаясь из гримерки, — самого отменного качества.

Я обрабатывал очередной материал — репортаж с этого самого концерта «Дребезгов» в зале «России», когда в пятнадцать минут первого зазвонил телефон. Я не удивился: мне могут звонить и в три, и в четыре утра — стиль жизни. В трубке я услышал незнакомый женский голос:

— Алло, кто это?

— А кто вам нужен? — стандартно ответил я вопросом на вопрос.

— Слава богу, это ты, Коля.

Только теперь я ее узнал. Но что у нее с голосом?

— Что с тобой, Настя?

Секунду в трубке были слышны только потрескивания. И вдруг — плач. Навзрыд. Я слегка опешил:

— Да что с тобой? Эй, ты что-то вспомнила, или Ром что-то натворил? Только не нужно плакать. Успокойся.

Но она продолжала, и я начал злиться:

— Да хватит тебе реветь! Ответь, наконец, в чем дело?!

— Он… он умер.

Я вздохнул облегченно. Истеричка. Так я и думал, что она ляпнет что-нибудь вроде этого. Что она, что Ром: два сапога — пара. Я, правда, их обоих люблю, но порой они все-таки достают меня. И я стал говорить с ней, как говорят с капризным ребенком: