Рок-н-ролл мертв

— Минут десять, может больше, я тогда потеряла счет времени, он сидел неподвижно. Потом вдруг поднялся и встал ко мне спиной. Я думала, все кончилось, но он что-то там поколдовал (мне со спины не видно было, но я поняла, что он опять колется) и сел в ту же позу. Мне стало страшно и жалко его, и я даже перестала бояться, что он обозлится, если узнает, что я подглядываю, и я стала барабанить в окошко. Но он никак не реагировал, и я перестала.

…И вот, когда она перестала стучать, Роман резко поднялся и принялся творить что-то уже совсем жуткое. Это было похоже на утреннюю гимнастику. Он приседал, разводил и сводил руки, поднимал колени к поясу. Потом поднес кисти рук к глазам и по очереди согнул и разогнул пальцы. При этом Насте было видно, что челюсть у него отвисла и изо рта течет слюна. Это было противоестественно, гадко… Потом он наклонился к дверной задвижке и немного повозился с ней. Настя спрыгнула на пол и тут услышала за стенкой грохот. Она кинулась в ванную, распахнула дверь и увидела его. Он лежал рядом с опрокинутым шкафом.

Она затянулась в последний раз и выкинула бычок в мокрую мглу. Мы уже стояли перед ее домом.

— Я сразу поняла, что он мертв, но все-таки попыталась прощупать пульс; его, конечно, не было. На стиральной машине лежала коробочка с ампулами. Вскрытых — три. Это много?

— Черт его знает. Это, наверное, зависит от концентрации.

— Знаешь, а мне совсем не было страшно. Я вернулась в спальню и вызвала «скорую». Потом позвонила тебе. И тут только доходить стало. Ну, вот. Дальше ты знаешь.

Я поднялся с ней на седьмой этаж. Вообще-то нельзя сейчас бросать ее. Но мы — не совсем чужие люди, и мне очень не хотелось самому предлагать остаться. Все же я сделал бы это, но мне повезло; она опередила меня:

— Ну что ты, Крот, мнешься. Или не въезжаешь, что одна я в этой квартире с ума сойду?

И мне стало не то чтобы стыдно, но, вообще, как-то стремно слегка: тут, мать, такое… Ром умер. А я робею, как гимназистка.

Ну и, короче, она постелила мне, разобрав кресло, а себе — на кровати. Квартирка-то — однокомнатная. И только мы легли — зазвонил телефон. Ко мне он был ближе, и Настя сказала: «Возьми». Я трубку снял: «Алло?» А оттуда — женский возмущенный голос: «Что за идиотские шутки?! Вызываете „скорую помощь“, а когда она приезжает — никого нет дома. Как не стыдно? Людей отрываете…» Я ее перебил: «Как это, никого нет? Были тут все. Какие там шутки. Человек умер. Его ваша „скорая“ и увезла». «Ничего не понимаю, — говорит голос. — Тогда ладно. Извините. Разберемся». И трубку положили.

— Странно, — сказала Настя (она все расслышала). А я глаза закрыл и успел только заметить про себя, что совсем как-то отвлеченно о Роме думаю, словно он не лучший мой друг, и не о нем я в последнее время пишу во всех известных мне жанрах, а после — распихиваю написанное во все известные мне газеты и журналы… Только это и успел подумать. И заснул. И спал, как бревно, пока не проснулся, уже под утро, от Настиного плача.

И я перелез к ней. Стал успокаивать ее, как умею. Только не было между нами ничего. Просто быть не могло. Да, лежали мы голенькие, и она была очень красивая, хоть и несчастная, и я, в общем-то, ничего еще пока. И наши тела еще помнили друг друга. К тому же оба мы (я, во всяком случае, уж точно) не верили в то, что дух Рома витает над нами и следит, как и что. «У греховности и святости — равная цена…» (это я себя цитирую). То есть, бывают, по-моему, такие ситуации, когда все запреты снимаются. И, я думаю, меня бы не мучила совесть, если бы все это между нами и произошло. Мы-то — живые. Да только как-то нам это в голову не пришло. Ей богу. Нет, мелькнуло, но я сразу просек, что ей только хуже будет.

Потом, когда уже начался день, я снова заснул, и она — вместе со мной. Но я успел решить, что завтра первым делом Тошу найду. И набью ему морду. А еще порадовался, что Настя, молодец, не потянула в это дело милицию. А то бы не избежать нам всем больших обломов.

И еще я подумал о том, что нет больше «Дребезгов». Что же мне-то делать? Разве что в попсу податься. Там хоть бабки…

МИСТИКА

Только зря я радовался насчет ментов. Разбудил нас телефонный звонок.

— Да? — подняла трубку Настя. А потом, после паузы, ответила звонившему: — Хорошо. Я подойду.

Я видел, как ее лицо, и так-то довольно помятое, просто стерлось, на нет сошло во время этого короткого разговора. Она положила трубку и сказала мне:

— Меня в прокуратуру вызывают.

— Быстро они, — подивился я. — Пойти с тобой?

— Не надо, — трезво рассудила она, — понадобишься, и тебя вызовут. Чего зря нарываться.

Тогда я вызвался хоть подбросить ее. По дороге она сказала, что одно в этом звонке хорошо: теперь хоть не придется разыскивать Рома по моргам. Она так и сказала — Рома, а не «тело», например). Вчера она была в таком шоке, что даже не спросила у врачей, куда его повезли.

Не понравилась мне чем-то серая «Волга», которая шла за нами и вместе с нами остановилась возле прокуратуры. Но, когда, высадив Настю, я отправился домой, «Волга» осталась стоять, и я успокоился.