Рок-поэтика

На мой взгляд, специфика разрешения проблемы «слово-поступок» в роке и в популярной культуре может быть проиллюстрирована следующим высказыванием М. М. Бахтина о соотношении «мира культуры» и «мира жизни»: «Современный человек чувствует себя уверенно, богато и ясно там, где его принципиально нет в автономном мире культурной области и его имманентного закона творчества, но неуверенно, скудно и неясно там, где он имеет с собою дело, где он центр исхождения поступка, в действительной единственной жизни» [92, с. 97]. Если экстраполировать это высказывание на проблему соотношения слова и поступка в роке, то можно сказать, что именно в роке человек становится «центром исхождения поступка». В этом тезисе «просвечивает» не только М. М. Бахтин — здесь прямая отсылка к Ф. М. Достоевскому, к актуализированной в его творчестве дилемме: идея — поступок реального воплощения идеи («Преступление и наказание», «Бесы», «Братья Карамазовы»), что обосновывает правомерность определять русский рок в качестве «третьего издания русского экзистенциализма после Достоевского и философов Серебряного века» [81, с. 207]. Итак, рок-поэт как одновременный автор и исполнитель своих произведений, тяготеет к поэту архаической лирики. Для рока характерно «со-авторство» и «поли-авторство». Категория авторства простирается и «по ту сторону сцены». Со-автором может выступать также зритель и слушатель, подпевая или пропевая текст песни вместо самого исполнителя и становясь таким образом со-исполнителем. В практике рок-выступлений нередки ситуации такого типа «диалога» между исполнителем и аудиторией, когда исполнитель поворачивает микрофон в сторону зала и аудитория поет вместо него (как правило, это припев или рефрен). Со-авторство аудитории обусловлено фольклорной природой рока и его близостью архаическим и древним обрядовым практикам.

В каком-то смысле, в роке лирическое «я» максимально приближено к эмпирической личности и биографическому «я». Кроме того, лирическое «я» интерпретируется как воплощение двуединства «я» и «другого», автора-творца и героя, и в этом плане применительно к року правомерно говорить о возможности непосредственного отождествления лирического героя и лирического «я» с биографическим автором. Гибель лирического героя есть предугадание реальной гибели автора.

Специфика образа рок-героя

Говорить о специфике образа рок-героя надо, несомненно, в контексте тех изменений и сдвигов координат, которые произошли в триаде «автор — лирический герой — реципиент» на рубеже тысячелетий, в лирике 1990-2000-х: голос героя рок-поэзии во многом созвучен голосу героя современной поэзии, перекликаясь и резонируя, дополняя друг друга, они высвечивают новое, еще недооформленное и не совсем ясное представление о мире и отношение к нему.

Лирический герой этого переходного этапа — обозначенного как новая (актуальная) литература — находится в периоде становления, его статус еще не отрефлексирован.

Не только и не столько критики, сколько литературоведы пытаются выяснить — что представляет собой современная литература как объект изучения? каковы ее основные тенденции? какие методы анализа могут быть к ней применимы и какие принципы лежат в основе поэтики литературы, в частности поэзии, 1990-х — 2000-х- 2010-х гг.?20 Многие категории и установки поэтики подверглись переосмыслению и в свете новой поэтической практики требуют принципиально иного метода рассмотрения и анализа. Так, в новой поэзии мы наблюдаем становление несколько отличных от поэзии последней четверти ХХ века форм выражения авторского сознания, иное наполнение категории «лирический герой». Несомненно, данные изменения обусловлены общим «сдвигом координат» в литературно-поэтической плоскости. Если в 1990-е «расстановка сил» на поэтическом поле была более-менее очевидной21 (большинством исследователей принята популяризированная М. Эпштейном оппозиция концептуализм/метареализм и имелся соответствующий ей методологический арсенал, то 2000-е пестрят многообразием равнодостойных поэтических страт (постконцептуализм, мистический авангард, неосентиментализм, постакмеизм, объективистская поэзия, метафизическая поэзия, лингвопоэтика и пр.) при отсутствии четко выраженной характеристики поэтической ситуации — то ли состояние «ремиссии» [95], то ли предстояние новому периоду развития [96], то ли хаотичное расширение и разрастание ((ср. с определениями: «экстенсивная литература» (Е. Абдуллаев), поэзия «поверх барьеров» (В. Губайловский)).

При такой неопределенности вполне объяснима тенденция молодой поэзии к редукции противопоставлений, например, географически-временного характера (Россия/эмиграция; столица/провинция; разделение поэтов на поколения).