Рокоссовский. Клинок и жезл

— Поднимусь, — твёрдо заявил он.

Надо ли говорить, что посмотреть на командарма 16-й армии сбежался весь дом. Беседа продолжалась около получаса и запомнилась всем. «Мы обязательно победим в этой войне», — уверенно заявил на прощание Рокоссовский. Потом я отвёз его обратно в госпиталь».

В архиве удалось отыскать справку о ранении, выданную Рокоссовскому во время выписки из госпиталя.

«Эвакуационный военный госпиталь № 2366

Часть лечебная

20 мая 1942 года

4-22-05

Справка

Дана генерал-лейтенанту 16-й армии тов. Рокоссовскому Константину Константиновичу в том, что означенный Рокоссовский К. К. находился на излечении в эвакогоспитале № 2366 с 9 марта 1942 года по 22 мая 1942 года по поводу слепого осколочного (артснарядом) ранения правой половины грудной клетки — трансдиафрагмальной с повреждением печени и лёгкого. Гемоторакс.

Ранение с пребыванием на фронте.

По выздоровлении выписан для дальнейшего несения военной службы.

Нач. лечебного учреждения

Каплан».

В конце мая он уже был под Сухиничами.

За два с половиной месяца армия отодвинула фронт немного на запад, отжала противника за реку Жиздру. Впереди лежал одноимённый старинный русский городок, который предстояло взять согласованным ударом смежных флангов 16-й и 61-й армий.

Для увязки совместных действий в один из дней Рокоссовский и Казаков выехали в расположение соседей. Штаб 61-й армии с трудом отыскали в глухой деревушке, до которой несколько километров пришлось добираться пешком.

Маркиан Михайлович встретил соседей так, как встречают у порога напарника, с которым предстояло сходить в ад и попытаться вернуться.

Высокий, под стать Рокоссовскому, стройный и по-гвардейски подтянутый, генерал Попов излучал уверенность и надёжность опытного воина. Они, Рокоссовский и Попов, были похожи не только внешне, но и манерами, врождённым воспитанием, высокой культурой, умением владеть собой в самых трудных обстоятельствах. Его уважали в войсках — и за высокие профессиональные качества командира, и за человечность, и за умение в подчинённом видеть личность, какую бы должность тот ни занимал. Попов обладал феноменальной памятью, знал расположение своих войск, не только дивизий и полков, но и батальонов, рот. Знал и своих командиров — до ротных включительно. Свободно оперировал цифрами, огневыми возможностями своих подразделений и частей.

«По рассказам товарищей, — писал о генерале Попове Главный маршал авиации А. Е. Голованов, — Маркиан Михайлович был огромного таланта и эрудиции человек, самородок, имевший блестящие способности в военном деле. Будучи совсем молодым человеком, он ещё до войны командовал военным округом. Однако его слабость к «живительной влаге» и прекрасному полу всю жизнь, как говорится, вставала ему поперёк дороги…»

Впрочем, Сталин до определённой степени терпел эти недостатки генерала, уступая его высоким полководческим качествам.

Война их вскоре разведёт. Но наступит час, и они, Рокоссовский и Попов, снова будут стоять рядом в самой масштабной и кровопролитной битве Великой Отечественной войны. На Орловско-Курской дуге боевые порядки правого крыла Центрального фронта Рокоссовского будут прикрывать армии Брянского фронта генерала Попова.

А в тот майский день они быстро обсудили общие задачи. Потом Маркиан Михайлович по праву гостеприимного хозяина пригласил соседей к накрытому столу. За обедом не без улыбок и шуток вспомнили, как в конце зимы их сурово инспектировал генерал Кузнецов и чем та инспекция закончилась. Отдали должное и терпению, и жёсткости Жукова. Ещё раз посетовали на то, что наступать армиям — некем, пробивать мощную немецкую оборону — нечем, если не оголить фланги и не перебросить часть сил оттуда.

— Что ж, — подытожил Попов, — прикажут шить тришкин кафтан, будем шить тришкин кафтан…

Операция началась в конце мая. Успеха она, как и ожидалось, не имела.

Рокоссовского больше всего раздражало, что ни Ставка, ни командование Западного фронта не ставили их, командармов, в известность, каковы цели проводимой их войсками операции, каковы общие задачи. В мемуарах по этому поводу он справедливо заметит: «Генералиссимус Суворов придерживался хорошего правила, согласно которому «каждый солдат должен знать свой манёвр». И мне, командующему армией, хотелось тоже знать общую задачу фронта и место армии в этой операции. Такое желание — аксиома в военном деле. Не мог же я удовлетвориться преподнесённой мне комфронтом формулировкой задачи — «изматывать противника», осознавая и видя, что мы изматываем прежде всего себя».

Его «Солдатский долг», пронизанный полемикой с Жуковым, по сути дела, сплошной диалог с главным его оппонентом. Вот так на протяжении всей войны и жизни они будут полемизировать, спорить и дружить, разя общего врага. Два драгуна. Потом два краскома. Два генерала. Два маршала.

Масштаб его мысли уже тогда выходил далеко за пределы участка фронта, занимаемого армией, то есть несколькими дивизиями и корпусами. И это чувствовал и понимал не только он один.

Из-под Сухиничей Рокоссовский писал семье:

«Милые, дорогие мои Lulu и Адуся!