Она медленно поднялась и повернула голову в сторону дверного проема. В темноте он казался черным квадратным туннелем, вратами ада, распахнутыми настежь и источающими зло.
Песня продолжалась:
Марьяна закрыла рот ладонью и, неслышно переступая босыми ногами, вышла из гостиной в коридор. Мысль позвонить Платову и попросить его приехать возникла уже через пару секунд.
Телефон лежал в сумочке. Всего пара шагов – и Марьяна сделала бы спасительный звонок Стасу. Но музыка… музыка завораживала своей мягкостью, теплом, нежностью, томностью и пластичностью звука; приятный мужской баритон разливался по квартире и манил за собой, узнать, увидеть, что там, на кухне.
Марьяна бросила взгляд на сумочку и отвернулась. Миновала коридор и остановилась у распахнутой двери, ведущей в кухню.
Она задержала дыхание, все еще зажимая ладонью рот, чтобы не завопить от ужаса, и шагнула вперед.
В темноте кухни, освещенная экраном телефона, над столом возвышалась громада. Непоколебимая, чудовищной высоты статуя титана или… вулкан, у подножия которого, в его гнетущей и опасной тени, находилась она, крошечная и беззащитная девочка, готовая к тому, что на ее голову вот-вот обрушатся тонны кипящей лавы и пепла – в голове Марьяны возникла именно эта ассоциация.
– Присядь, – тихо велел отец. Выключил музыку на телефоне, погасил экран и добавил: – Ты знаешь, который час?
Он со скрипом придвинул стул и сел, не сводя с Марьяны глаз. Повисла тишина. Отец засучил рукава рубашки (его пиджак висел позади него, на спинке стула).
– Папа, что ты здесь делаешь? – выдохнула испуганная до полусмерти Марьяна. Приблизилась и села на край второго стула, напротив отца. Оперлась руками на стол и сложила пальцы в замок, чтобы они не дрожали. – У тебя есть ключи от квартиры? Я же меняла замок месяц назад.
Глупая, ну конечно, у отца есть ключи от твоей квартиры. Он знает пароли от твоих аккаунтов, ему известно, сколько сейчас денег на счету твоего телефона и когда ты в последний раз оплачивала услуги провайдера. Он следит за историей твоего браузера, всех браузеров, которыми ты пользуешься. Наверняка он отлично знаком с твоим гинекологом и отмечает в календаре дни твоих месячных. Он в курсе, какой маркой косметики ты пользуешься, какой стиральный порошок покупаешь, какую предпочитаешь музыку и сколько калорий потребляешь в течение дня.
Он знает о тебе все.
Но Марьяна до сих пор не могла поверить в то, что видит. Ее отец здесь, в четыре часа утра, на ее кухне. Страх заполонил разум: глаза отца, отражающие огни города в окне, не предвещали приятного разговора. В темноте она не видела выражения его лица, лишь блеск глаз, свирепое и многообещающее сияние угрозы.
Босые ноги Марьяны заледенели, хотя пол был теплым.
– И давно у тебя проблемы? – спросил отец.
Она застыла, сжав пальцы в замке сильнее, впилась ногтями в тыльные стороны ладоней. Боже, неужели отец узнал о Гуле смерти? Но как он услышал его?
– Ты о чем? – осторожно уточнила она.
– Ты прекрасно понимаешь о чем.
Она опустила глаза.
– Почти двое суток.
На это отец коротко и злобно рассмеялся, а Марьяна нахмурилась от недоумения.
– Ты за кого меня держишь? – рассердился он. – За двое суток ты бы не успела опустошить столько бутылок с вином и текилой. Я нашел их у мусорного ведра на кухне, за диваном в гостиной, под раковиной в ванной… Так когда у тебя начались проблемы с алкоголем, Марьяна? Полгода? Год назад? Почему твоя мать ничего не говорила об этом?
Марьяна прикусила губу и ничего не ответила. Она была уверена в том, что у нее нет проблем с алкоголем. Ведь не напивается же она в стельку и не устраивает дебоши в общественных местах, не продает последние вещи, чтобы купить выпивку.
Она – нормальная.
Но отец, увидев обстановку квартиры, посчитал иначе.
– Ты не посещаешь учебу, не ночуешь дома, возвращаешься под утро. – Он принюхался и добавил чуть брезгливо: – И навеселе… Где ты была? С кем? Опять с ним?
Марьяна вскочила.
– Я была с друзьями, – объявила она с вызовом. – Разве я не могу посидеть с друзьями в баре, папа? Мне всегда сидеть дома? Сидеть дома только потому, что ты когда-то не уследил за мной и теперь боишься повторить свою ошибку?
Она отчетливо услышала, как скрипнули друг о друга зубы отца, щелкнула челюсть.
– Сядь на место и не смей повышать голос, – процедил он. И опять она разглядела в темноте блеск его бешеных глаз. Он помолчал и произнес более мягко: – Марьяна, я беспокоюсь о тебе, это нормально. Я люблю тебя, как ты не понимаешь?
Марьяна осталась стоять и с обидой выпалила:
– Твоя любовь похожа на пресс для металлолома!