Роковая награда

Театр воистину был народным. Вовлеченные революцией в творческий процесс массы нестерпимо хотели играть на сцене. В конце концов переполненный актерами театр пошел на создание в рамках основной труппы двух «дочерних» – пролетарской студии «Молот» и крестьянской «Обильная нива». Особенно ретивыми были выходцы из села. Активная крестьянская молодежь, наводнившая театр, щедро плодила не только полчища актеров, но и целый сонм драматургов и режиссеров, не говоря уж об армиях гениальных статистов. Верхом творчества крестьянской студии явился спектакль «Урожаиада», поставленный в ноябре 1923-го и вызвавший горячие споры и кривотолки в городе.

Сегодня премьеру давала Решетилова, одна из «старейшин» театра. Завсегдатаи пожимали плечами: „Ревизор“? Старо! И что из этого можно выжать?» Однако все они послушно принесли в окошко кассы трудовые рубли и пришли на спектакль.

Публика, в основном, была молодой: фабричные, газетчики и литераторы, всевозможные голодные бездельники, интеллигенты с женами и немного обывателей, попавших в театр случайно, либо из любопытства.

Места в Новом театре не нумеровались, а посему распределялись согласно проворству публики. Зрители грохотали стульями, не прикрепленными к полу, приветствовали знакомых и выходили поболтать в фойе, предварительно оставив на сиденьях шляпы и программки.

Как всегда, что-то было не готово – пробовали свет установщики, надрывно кричал из-за кулис второй режиссер Дубовиков-Пламенный, спотыкаясь, носились по проходам девицы с отчаянными глазами, взывая с безнадежностью: «Вы Горского не видели?»

То и дело поднимался и опускался занавес, открывая несуразную фигуру театрального пожарного Ковшова… Все говорило о том, что премьера непременно состоится.

Об Андрее позаботились – его встретил сорокалетний «мальчик» в толстовке. Дитя искусства проводил гостя к местам в пятом ряду с запиской на сиденье:

Тов. Рябинин, «Кр. ленинец»

На соседнем стуле, на похожей бумажке, коротко и ясно значилось:

Черногорова

– Прошу вас, товарищ, – прошелестел провожатый и исчез.

«Этот стул не заняли бы даже при страшной давке в проходах», – усмехнулся Андрей, поглядев на место Полины. Она пребывала за кулисами и обещала присоединиться позднее.

Рябинин развернул программку и прочитал заглавие:

«РЕВИЗОР

Новая трактовка пьесы Н.В. Гоголя в постановке

Н. Решетиловой.

Комедия в пяти действиях с одним антрактом».

Далее значилось:

«Действующие лица:

Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, предисполкома N-ского уезда.

Анна Андреевна, жена его.

Мария Антоновна, дочь его.

Лука Лукич Хлопов, завнаробразом.

Жена его.

Аммос Федорович Ляпкин-Тяпкин, начфинуправления.

Артемий Филиппович Земляника, завкультпросвета.

Иван Кузьмич Шпекин, начпочтоуправления.

Петр Иванович Добчинский —

Петр Иванович Бобчинский —

Иван Александрович Хлестаков, жулик.

Осип, прислуга его.

Христиан Иванович Гибнер, уездный врач.

Степан Ильич Уховертов, начальник уездной милиции».

Исполнители ролей Андрея не заинтересовали, потому как не были ему известны.

Появилась Полина в платье модного желтого цвета, с романтической прической.

– Привет! Устроился? – улыбнулась она.

– Знакомлюсь с действующими лицами, – кивнул Андрей.

– Сейчас начнут. Натали ходит жутко нервная.

Дали третий звонок, последние зрители заняли места. Вдруг по залу пронеслось: «Смотрите, кто в ложе-то!» Десятки голов обернулись в сторону «царской ложи», Андрей и Полина тоже поддались общему интересу.

В ложу входил Черногоров.

– Вот так фокус! Папа явился, – невесело усмехнулась Полина.

Кирилл Петрович был без провожатых, в сером цивильном костюме. Он дружелюбно улыбнулся, сел и уставился на занавес.

– Ему что, отправили приглашение? – спросил Андрей.

– Папуля в них не нуждается, ему и без приглашений везде рады, – бросила Полина и отвернулась к сцене.

Наконец погасили свет, прозвучали фанфары, занавес поднялся, и на ярко освещенном пятачке зрители увидели группу людей в полувоенных френчах: Городничий – предисполкома собирался сообщить соратникам «пренеприятнейшее известие». Городничий, как и его свита, были вполне гоголевскими, только в советском коленкоре. Над ними, в окружении алых полотнищ, висел огромный портрет предисполкома Сквозник-Дмухановского со свирепым выражением лица…

Текст мало чем отличался от оригинала, разве что дореволюционные выражения и термины были заменены современными. Актеры играли отменно, чувствовались профессионализм и воодушевление. Особенно хорош был начфинуправления Ляпкин-Тяпкин, типичный бюрократ с верноподданническими глазками. Поддерживая рассуждения Городничего насчет «грешков», Ляпкин-Тяпкин, следуя сценарию, заметил: «…Грешки грешкам рознь. Я говорю вам открыто, что беру взятки, но с кого взятки? С нэпманов! Это совсем иное дело, они не люди, не пролетарии, они и созданы-то для того, чтобы с них брать!» Реплика вызвала веселый смех зрителей, послышались выкрики: «Правильно! А что с пролетария взять?»

Хлестаков оказался развязным малым с рыжими вихрами, в клетчатых брючках-гольф. Говорил он, цокая языком и нелепо жестикулируя.