Сами же Шарлотта и Эмили Бронте, с беспокойством наблюдавшие все это время за поведением младшей сестры, видевшие ее невообразимое смятение и тотчас оценившие ту гигантскую волю, какую той пришлось приложить, чтобы более-менее успешно обуздать свои чувства, поистине диву давались странной перемене, которую они столь неожиданно обнаружили во всем ее облике. Что же такое случилось с милой и кроткой малюткой Энн? Она словно бы сразу повзрослела на несколько лет, единым глотком опорожнив заветную чашу житейской мудрости. Быть может, подобное чудодейственное преображение, постигшее их прелестную младшую сестру в одночасье, останется незаметным для посторонних взоров; их же глаза были достаточно чуткими, чтобы тотчас заметить разницу. Впрочем, рано или поздно обе старшие барышни Бронте должны были осознать, что и для младшей пришла пора ступить на палубу могучего корабля Зрелости, который на всех парусах помчит ее по бурным и могучим волнам Жизни.
Деликатные молодые леди не стали более досаждать сестрице своим навязчивым присутствием. Они с несказанным удовольствием оставили ее в благословенном одиночестве и отправились вниз занимать гостя, предварительно условившись с Энн в том, что она непременно спустится к торжественному ужину, каковой будет нынче даваться в пасторате в честь юного гостя.
Ужин действительно удался на славу — конечно, не в плане внешней роскоши обстановки, а также разнообразия и изысканности поданных блюд — стол сервировали вполне обыкновенно лишь с некоторыми аппетитными добавлениями к традиционной пасторской трапезе. Венцом угощения стал сдобный яблочный пирог, испеченный Мартой по специальному старинному рецепту, секрет которого хранился в строжайшей тайне и передавался из поколения в поколение.
Хозяин, вопреки свойственной ему угрюмой нелюдимости, приветливо встретил своего нового викария, и весь вечер обходился с ним неизменно учтиво.
Патрик Брэнуэлл, появления которого ожидали с некоторой тревогой и опаской (ибо посещаемое им изо дня в день заведение отнюдь не отличалось строгими моральными принципами), прибыл на этот раз, ко всеобщему удивлению, в пристойном виде. Одна-две кружки пива, что юный сын пастора пропустил в кабаке, совсем не испортили семейного празднества, а, скорее, напротив — придали сему значительному событию толику своеобразной неповторимой пикантности, так как у молодого человека благодаря столь славной подпитке значительно возрос дар красноречия, каковой тот не преминул продемонстрировать, зачитав публично отрывок из своей собственной поэмы.
Эмили Джейн умело и со вкусом исполнила пару фортепианных пьес и спела душевный романс с изящным аккомпанементом, с максимальной выразительностью воспроизводя с помощью специальных приемов аппликатуры звучание старинных щипковых инструментов. Шарлотта показала гостю несколько миниатюр, выполненных акварелью и оттененных позолоченными рамами, украшенными затейливым лепным узором в стиле барокко, а также — пару-тройку карандашных набросков, при этом не то в шутку, не то всерьез предложив юному викарию свои услуги в качестве его личного портретиста. Молодой человек тут же ухватился за эту идею, с величайшей готовностью выразив свое согласие позировать такой превосходной художнице, как мисс Бронте.
Словом, торжественный вечер прошел восхитительно, и каждый из его активных участников, как обычно водится в подобных случаях, получил свою долю удовольствия. Одна лишь Энн, за исключением традиционного приветствия, не проронила ни слова. Она тихо сидела на своем месте рядом с сестрами и братом и с тревогой, а быть может, и с тайною завистью наблюдала, как мистер Уэйтмен время от времени посылает нежные взгляды попеременно Шарлотте и Эмили, одаривает то одну то другую обворожительными лучезарными улыбками, расточает обеим эффектные комплименты. Тогда как сама Энн лишь изредка удостаивалась мимолетного бесстрастного взора его синих прекрасных глаз, которые ни разу за целый вечер не задержались на ней, а тотчас проскальзывая мимо ее лица, устремлялись на другой объект, неизменно загораясь благоговейным обожанием, когда «объектом» становились одна из старших пасторских дочерей. Для Энн этот прелестный ужин превратился в самую что ни на есть жестокую пытку, выносить которую она была не в силах. Конечно, бедняжка не раз мысленно упрекала себя за свою невообразимую предательскую робость, но, к величайшей досаде, ничего не могла с ней поделать.
С той поры молодой викарий Уильям Уэйтмен стал частым и всегда желанным гостем в благословенном гавортском пасторате. Наделенный легким, общительным нравом, он сразу же пришелся по душе обитателям этого мрачного и угрюмого жилища, а очень скоро стал главным любимцем всего местного околотка и, конечно же, большей частью — его женской половины.