Роковая тайна сестер Бронте

Главная суть этого намерения заключалась в том, что, вместо того чтобы следовать в обучении барышень Бронте традиционным нормам, требуя от них обычного заучивания грамматических правил (как ему приходилось поступать с прочими пансионерками), он склонен в данном случае прибегнуть к методу, оказавшемуся весьма эффективным в работе со старшими французскими и бельгийскими ученицами. Он станет зачитывать сестрам шедевры прославленных французских авторов, проводить со своими слушательницами аналитическую беседу, указывая им на достоинства и недостатки того или иного творения, а затем месье предложит девушкам, руководствуясь его чуткими наставлениями, самим составить подобное описание, по возможности воспроизводя все оттенки и особенности стиля избранного мастера прозы или поэзии.

Эмили тут же с негодованием отвергла это предложение, заявив, что, приняв такой план, они рискуют утратить оригинальность мыслей и их выражения. Однако упрямый месье Эгер отнюдь не был намерен отступаться от своей идеи и, в конце концов, с помощью всяческих увещеваний Шарлотты ее своевольной сестре пришлось согласиться на это условие и принести свое «оригинальное мышление» в жертву слепому подражательству. Впрочем, уже находясь под благодатной крышей этого роскошного европейского пансиона, Эмили Бронте, в известном смысле, приносила себя в жертву.

И все же эта безмолвно бунтующая Юдифь[34] порою выражала назревавший в ее душе протест в весьма необычной форме.

Так, однажды, как всегда оригинальный в своих затеях, месье Эгер задал пасторским дочерям темой для сочинения небольшое эссе о бабочке с одноименным подзаголовком.

Эмили быстрым небрежным жестом откинула назад спадающие к лицу локоны и, вооружившись пером, с невероятной скоростью заскользила чернильным острием по бумаге:

«Жизнь существует на принципе гибели; каждое существо должно быть беспощадным орудием смерти для других или само оно перестанет жить… вселенная представляется мне гигантской машиной, построенной для производства зла… <…> Точно ангел укоризны, посланный с небес, между деревьями порхала бабочка с большими крыльями, сверкающими золотом и пурпуром… вот символ грядущего мира — как уродливая гусеница есть начало великолепной бабочки, так шар земной есть эмбрион нового неба и новой земли, самая скромная красота которых бесконечно превосходит силы смертного воображения…

<…> Бог — это Бог правосудия и милосердия <…>».

Конечно, данное эссе — есть не что иное, как стремительно вырвавшийся наружу протест, но протест оптимистичный. Эмили, несомненно, чувствовала себя счастливой, когда писала эти строки — ведь в них сконцентрированы все самые светлые упования нетронутой скверной юной души. Души, воспарившей над повседневной обыденностью и превратившейся в ту самую дивную бабочку — ангела укоризны и символ грядущего мира…

Пока Эмили Бронте была поглощена высокими помыслами об устройстве мироздания, ее старшую сестру занимало нечто более приземленное, имевшее непосредственное отношение к реальной действительности. Шарлотта не на шутку увлеклась месье Эгером. Ей необычайно нравились его глубокий ум, изящные манеры, природная доброта и великодушие. Она легко прощала свойственную ему вспыльчивость, которую в задушевных беседах с Эмили именовала острой приправой к восхитительному изысканному блюду.

Для Шарлотты Бронте месье Эгер был олицетворенным воплощением всех лучших черт, какие ей хотелось видеть в Мужчине Своей Мечты, — подлинного благородства, острого незаурядного ума, решительной, непоколебимой воли, верного, самоотверженного сердца. Ее глубокое уважение и тайное доверие к достопочтенному Учителю крепли с каждым днем. За шесть месяцев обучения Шарлотты Бронте в брюссельском пансионе месье Эгер, сам не зная о том, смог добиться от своей ученицы того, чего так и не достиг милый, несчастный Генри Нассей за несколько лет знакомства с нею. Месье стал пленительным Идеалом Шарлотты, славным Рыцарем Ее Сердца.