Роковая тайна сестер Бронте

Да, скромная дочь провинциального английского пастора, прелестная дикая горянка Эмили Джейн Бронте обладала поистине фантастической неустрашимостью.

Однажды, заметив пробегавшую мимо крыльца пастората большую облезлую собаку с понурой головой и высунутым языком, Эмили пошла ей навстречу с чашкой воды, чтобы дать несчастной псине напиться; но собака, по-видимому, оказалась бешеной и укусила девушку за руку. Не растерявшись ни на мгновение, храбрая страдалица поспешила на кухню, схватила с плиты утюг и сама прижгла рану каленым железом, не обмолвившись ни словом о случившемся ни с кем из близких, покуда угроза для ее жизни не миновала.

Несомненно, непостижимая храбрость и мужество были свойственны Эмили от природы; природа же наделила ее живым и искрометным даром к поэзии.

Шарлотта вновь обратилась к стихам сестры, и уже иная грань образа Эмили предстала пред ее тайным взором. Эмили в пору ее благословенного восемнадцатилетия — юная и одинокая прелестная затворница гавортских пустошей.

Мир тайных грез и тайных бед

Не озаботил никого.
Промчалось восемнадцать лет
Со дня рожденья моего.

Случалось: забывая спесь.

Душа молила об одном —
Чтоб душу любящую здесь,
Здесь, на земле, найти свой дом.

То было время страстных снов,

Но чувство не вошло в зенит.
И после долгих вечеров
Огонь зари почти забыт.

Иссяк фантазий дивный пыл,

Надежда обратилась в прах,
И дальше опыт мне открыл,
Что правды нет в людских сердцах.

О жизнь — как страшно было в ней

Зреть лицемерье, фальшь, разврат;
Бежать в себя и — что страшней —
В себе найти весь этот ад.

Шарлотта печально улыбнулась. Бедная Эмили! Она и впрямь была одинока в этом жестоком, суетном мире. Страстная, бунтующая воительница, гордая весталка буйного, всепоглощающего Божественного Огня, незримо полыхавшего в ее собственном сердце — пламенном и чистом, свободном от ничтожных светских условностей и предрассудков, с негодованием отвергающем все плотское, всю внешнюю фальшь и таящем в своих глубинных недрах заветную немеркнущую частичку самой Вечности. Если в таком сердце и могла зародиться любовь — то было бы особое чувство, а вернее — особое состояние — Любовь высокая, пылкая, подымающаяся над повседневной обыденностью и возносящая душу в непостижимые заповедные дали. Может ли какой-либо простой смертный, бродящий по исхоженным исстари мирским тропам, стать объектом подобного чувства? Суждено ли Эмили встретить родственную душу на этой земле?

Как бы то ни было, ясно одно: покуда этого не произошло, Эмили возьмет на себя роль смиренной жрицы искусства и красоты. Она будет суровой, властной госпожой и одновременно — безропотной покорной слугою своего собственного неиссякаемого источника богатейших сокровищ — благодатного Воображения.

Шарлотта поправила фитиль догоравшей свечи, снова вернулась к заветной тетради Эмили и в порыве исступленного восторга принялась con spirite[50] декламировать вслух: