Роковая тайна сестер Бронте

Суровый Разум правит суд

В одеждах темных, строг и крут.
Защитник мой, смолчишь ли тут?
Пусть речь поведает твоя
О том, что свет отвергла я,

Что отказалась я идти.

Как все, по торному пути,
Чтоб дикою тропой брести,
Презрев соблазн богатства, власти,
Гордыню славы, сладость счастья.

Когда-то я их приняла

За божества — я им дала
Обет и жертву принесла…
Но дар неискренний не мил
Богам — и он отвергнут был.

О, я их не могла любить,

И я их поклялась забыть,
И одному тебе служить,
Фантом, меня пленивший встарь,
Мой раб, товарищ мой и царь.

Ты раб мой, мне подчинено

Твое влиянье — мной оно
К добру, не к злу обращено!
Товарищ одиноких дней,
Ты — ключ от радости моей,

Ты — боль, что ранит и грызет,

И благость слез, и духа взлет
К вершинам от мирских забот.
Ты — царь, хоть трезвый разум мой
Велит мне восставать порой.

И как же не молиться там,

Где веры столп, надежды храм,
Душе, приверженной к мечтам?
Будь мой защитник, светлый Гений,
Избранник мой, о, Бог видений![51]

Какой стремительный вдохновенный полет мысли и чувства! Какой яркий, оригинальный, одухотворенный могучим, первозданным дыханием непостижимой мятежной Стихии мир образов и идей!

«И этот поистине неиссякаемый кладезь редчайших, богатейших сокровищ, хранящийся в заветных закутках благословенной Души, сокрыт от людского взора и тайно сгорает в своем неприступном жертвенном алтаре! Жестокая несправедливость! Мир непременно должен узнать об этих творениях! И я добьюсь этого во что бы то ни стало!» — решила Шарлотта.

Она убрала тетрадь со стихами Эмили в потайной ящичек изящного соснового бюро, сложила в стопку бумаги, содержащие рукописи Энн, а также ее собственные рукописи, водрузив их сверху в тот же ящик. Состояние иступленного восторга по-прежнему безраздельно владело всем ее существом. Девушка явно медлила расстаться со своими бесценнейшими сокровищами. Она окинула любовным прощальным взглядом внушительную груду бумаг и с глубоким печальным вздохом задвинула ящичек в стол, заперев конторку на ключ. Затем схватила мерцавший тусклым светом огарок свечи и отправилась спать.

В эту ночь забыться спокойным, безмятежным сном Шарлотте не удалось. Живые, яркие образы из стихотворений сестры неотступно вставали перед ее тайным взором, поражая ее воображение своим естественным первозданным величием…

Несколько дней назад, когда Шарлотта Бронте только-только обнаружила заветную тетрадь, в голове ее тотчас созрел блистательный, дерзновенный план. А что если все три сестры объединят свои творческие усилия и попытаются издать совместный сборник стихов? Эта случайно мелькнувшая мысль настолько прочно втесалась в сознание пасторской дочери, что она вскоре решилась поделиться своей задумкой с сестрами.

Энн заинтересовала идея Шарлотты, и она с радостью предложила сестре свои стихи, дабы та отобрала из них те, что могли бы подойти для предполагаемого сборника. Эмили же, не на шутку возмутившись тем, что кто-то посмел вторгнуться в ее личный мир (пусть даже это была ее возлюбленная сестра — не важно), категорически воспротивилась новому плану. Шарлотте понадобилась целая неделя самых настойчивых и пылких уговоров, чтобы выудить из Эмили неохотное: «Делай, как тебе угодно». И затем: «Но все же мне не нравится эта мысль. Мои бредовые стишки определенно не заслуживают столь высокой чести… Попасть в печать, не стоя того — право же — вот предел мечтаний истинного поэта!» Сказав это, Эмили звонко рассмеялась и, почтив своих сестер великолепным реверансом, вернулась к своим делам.

«Как бы то ни было, — размышляла Шарлотта, — Эмили все же дала согласие. А это главное!»