Роковая тайна сестер Бронте

— Лиззи?! — в один голос повторили Шарлотта и Энн, многозначительно переглянувшись. — Стало быть, ее звали Элизабет? — допытывалась Шарлотта.

— Возможно, — беспечным тоном ответила леди Хитернлин, — Я как-то над этим не задумывалась. Эта дама покинула наш дом сразу же после похорон отца, и с тех пор я больше ни разу ее не видела.

На лицах пасторских дочерей появилось озадаченное выражение. Некоторое время обе они сидели молча, погруженные в омут своих мыслей, то и дело бросая друг на друга встревоженные взгляды.

— Но что же герцог Хитернлин? — робко напомнила Энн, придя наконец в себя, — Как случилось тебе стать его женою, Кэти?

— О, да, — оживилась герцогиня, — мы отвлеклись от темы, прошу прощения. Полагаю, мои дорогие, вам известно, что у меня есть старший брат?

— Да… — нерешительно отозвалась Шарлотта. — Наша милая покойная сестрица Элизабет что-то об этом говорила.

— Ну, так вот, мой любезный братец всю свою жизнь грезил о том, чтобы вернуть себе титул и положение, принадлежащие ему по праву рождения. Но, покуда отец был жив, об этом не могло быть и речи. Перед самой своей кончиной отец сделал то, на что очень долго не мог решиться, опасаясь за мою участь. Он призвал нас с Линдлеем[77] к себе, дал нам, по обычаю, свое родительское благословение и вручил моему брату свой амулет — маленький золотой медальончике изображением фамильного герба Лонгсборнов, взяв с Линдлея клятву, что тот не употребит во зло этот последний отцовский дар.

Леди Хитернлин тяжко вздохнула, и на глаза ее навернулись слезы.

— Не успело тело отца еще остыть, как мой милый братец приказал седлать лошадь, чтобы скакать на железнодорожную станцию, объявив, что намерен отправиться в Лондон, явиться в парламент и настоять на возвращении нашей семье всех ее законных привилегий. Да, мои дорогие, теперь уже он мог позволить себе так поступить — ведь у него были неопровержимые доказательства того, что он — полноправный наследник Лонгсборнов. Медальон с фамильным гербом, да еще диплом Оксфордского университета на имя Ричарда Лонгсборна, обнаруженный Линдлеем в тайнике отца среди прочих бумаг, некоторые из которых также оказались весьма интересного свойства; мой братец, конечно же, не преминул прихватить с собой и их. Разве против столь весомых аргументов, удостоверяющих подлинность личности, можно было что-либо возразить?

Итак, Линдлей, окрыленный своими светлыми надеждами, отправился в Лондон и вскоре вернулся, чуть ли не с порога возвестив о том, что его грандиознейшее предприятие увенчалось успехом. Ему вернули титул, утвердили в рядах парламента и отказали поместья в Ланкашире и в Лондоне. Мы с братом переселились в одну из наших лондонских резиденций, и Линдлей занял свое законное место в палате лордов. У него появились новые знакомые и друзья в свете. Мы стали регулярно давать обеды, устраивать званые вечера, как это принято в высших кругах.

На одном из таких парадных приемов Линдлей представил меня своему новому приятелю, герцогу Хитернлину. С тех пор сей знатный гость стал появляться в нашем имении все чаще и чаще. Мой милый братец с видимым удовольствием поощрял эти визиты, постоянно подчеркивая, что я должна быть как можно любезнее с его дражайшим другом и оказывать его светлости всяческое внимание.

Герцог Хитернлин некоторое время осаждал меня своими ухаживаниями и вскоре сделал мне предложение. Мой брат горячо поддержал своего знатного протеже, настояв, чтобы я незамедлительно дала согласие на этот брак, который должен был упрочить положение нашей семьи и возвысить нас в глазах света. Вот, собственно, и все, что я хотела вам поведать, мои дорогие.

Леди Хитернлин издала глубокий вздох, выражавший, как подумалось пасторским дочерям не то отчаяние, не то смирение. Воцарилось продолжительное гнетущее молчание.

— Милая Кэтрин, — произнесла Шарлотта, глядя на герцогиню с неизмеримой теплотою, — скажи только одно: ты счастлива?

Герцогиня утвердительно мотнула головой; в глазах ее, однако, засветились слезы, и было видно, каких титанических усилий стоило ей их подавить.

— Так ли это? — робко переспросила Энн.

— Прошу вас, не печальтесь обо мне, мои дорогие, — отозвалась леди Хитернлин, — Полагаю, я последняя из женщин, что когда-либо заслужили бы право сетовать на судьбу. Я знатна и богата. У меня есть все, о чем только можно мечтать в этой жизни: я замужем за лучшим из мужчин; сам Всевышний благословил наш союз прекрасной дочерью. Всюду меня окружают любовь и уважение. Видит Бог, мне не на что жаловаться.

— У тебя есть дочь, Кэти? — переспросила Шарлотта.

— Да, — улыбнулась герцогиня, — Очаровательная маленькая проказница. Эдгар настоял, чтобы крошку назвали в мою честь. Так что у нас теперь две Кэтрин.

— Позволь полюбопытствовать, сколько лет Кэтрин-младшей? — в шутливом тоне осведомилась Шарлотта.