Роковая тайна сестер Бронте

«<…> Человек, ведущий правильную, размеренную жизнь, обладающий рациональным умом, никогда не впадет в безнадежное отчаяние. <…> Смерть отнимает у него любимых людей, с корнем вырывает тот ствол, что обвивали его чувства и привязанности, и слезы стремительно заполняют образовавшуюся воронку скорби; это тяжелый, мрачный отрезок его жизни, — но однажды с восходом в его одинокий дом заглянет Вера в божественный промысел и убедит, что в иной жизни, в ином мире он снова обретет свою потерю. <…> И хотя дух его, возможно, никогда не высвободится из-под гнета печали, Надежда смягчит эту боль и поддержит дух <…>».[104]

«Нет! — подумал Артур Николлс. — Шарлотта не оставила меня! Она не могла меня покинуть, ибо ничто на свете не в силах нас разлучить! Она жива, и всегда будет жить в моей памяти и в моем сердце. Ее пленительный нежный голос возвратится ко мне снова и снова и мудрым советом наставит меня на праведный путь. А ее восхитительный чистый облик ясной путеводной звездой осветит мне дорогу, покуда, по воле Господней, я не найду наконец своего последнего пристанища — вечного и бесконечного Дома, где встретит меня моя возлюбленная супруга и где пышным цветом зацветет наше благословенное первозданное Счастье».

«<…> Печаль, не терзай доброго сердца; оставь надежду доверчивому воображению. Пусть насладится оно радостью, заново родившейся из великой муки, счастливым избавлением от бед, отменой скорбей и сладким возвращением. Пусть нарисует оно картину встречи и долгой счастливой жизни потом <…>»[105].

Пока мистер Николлс глядел на портрет супруги и предавался своим идиллическим размышлениям, позади него возникла внушительная фигура достопочтенного Патрика Бронте, явившегося сюда в сопровождении своей верной Марты. Окончив все необходимые приготовления к исполнению непреложного отцовского долга, состоящего в том, чтобы навеки сохранить память о детях, безвременно сгоревших в огне их собственного таланта, удовлетворенный пастор выбрался наконец из своего кабинета и направился в гостиную, где и находился в ту пору мистер Николлс.

С помощью Марты почтенный хозяин потихоньку умостился в уютное кресло и, откинувшись на спинку, довольно долго просидел в нерушимом молчании, прикрывая руками изрядно уставшие больные глаза. Время от времени он отстранял ладони от своих очей и то и дело поглядывал на зятя, который был настолько глубоко погружен в свои мысли, что даже не заметил появления тестя. Впрочем, как только преподобный Артур Николлс обнаружил присутствие сего достославного родственника, он тут же собрался покинуть гостиную. Однако неожиданный взволнованный возглас старого пастора заставил его остановиться:

— Она не умерла, сын мой. Мою возлюбленную дочь и твою верную супругу оставила лишь бренная оболочка. Слушай же, что я скажу тебе: дети мои будут жить вечно. Их неукротимая добрая энергия стремительно разольется по разным закуткам этого мира, чтобы поддержать всех страждущих и отчаявшихся. И сила эта не иссякнет, покуда благодатнейшие плоды их светлого Воображения будут безраздельно властвовать над народом!

Преподобный Патрик Бронте поспешно перевел дыхание, невольно поражаясь внезапно нахлынувшей на него словоохотливости и с каждым мгновением преисполняясь все большего воодушевления, продолжал: — Утешься же, сын мой. Гордая, добродушная Шарлотта, стойкая, свободолюбивая Эмили Джейн, кроткая, смиренная Энн и даже беспечный баловень Патрик Брэнуэлл, не устоявший перед плотскими искушениями, но, в конце концов, раскаявшийся во всех своих грехах и погребенный с миром, навеки останутся жить в благодарных людских сердцах — помяни мое слово!

Артур Николлс, немного помедлив, подошел к креслу, где восседал его тесть, и, словно завороженный, преклонив колена перед своим достопочтенным родственником и патроном, с какой-то непостижимой потусторонней торжественностью произнес:

— И обернулась смерть бессмертием своим.[106]

Старый пастор совсем по-дружески похлопал зятя по плечу и задумчиво прибавил: