Роковая женщина

– Я вчера послала телеграмму миссис Гилфойл. Она меня ждет. – С этими словами Ирен раскрыла свой великолепный портсигар, на крышке которого при ярком дневном свете сверкнули бриллианты, и извлекла изящную визитную карточку. Надпись была сделана прекрасным почерком на плотной бумаге кремового цвета, но почему-то на французском языке!

Я наблюдала, как лакей почтительно взглянул на синий эмалевый портсигар с гордым инициалом «И» из бриллиантов, затем озадаченно покосился на французскую надпись.

– Сюда, пожалуйста, мадам Адлер Нортон. Мэм, – добавил он, поклонившись мне, и повел нас к входным дверям по широкой длинной лестнице, которая сделала бы честь и собору.

Мы прошли через роскошный холл, облицованный мрамором, и попали в гостиную, которая своим величием скорее напоминала королевскую усыпальницу. Там нас оставили ждать.

Ирен и я уселись в кресла, обитые черным атласом. При этом у нас была возможность любоваться своими бесчисленными отражениями в зеркалах в позолоченных рамах.

Я мысленно благословила месье Ворта, знаменитого французского кутюрье английского происхождения, за то, что он сделал Ирен лицом своего модного дома. Благодаря их договоренности ее гардероб изобиловал последними творениями швейного искусства, которые она могла надеть несколько раз и вернуть. Красота и элегантность Ирен делали ее ходячей рекламой бесценных произведений модельера.

Сегодня на ней была черная кружевная туника без рукавов, туго перехваченная в талии. Через кружево просвечивало бледно-голубое платье. Черная соломенная шляпа была выбрана примадонной по той причине, что она подходила к любому из четырех платьев, которые Ирен взяла с собой в это путешествие.

Меня уговорили надеть одно из шелковых платьев, которые подруга позволила себе заказать для меня в Лондоне без моего ведома. Оно вряд ли могло конкурировать с туалетами от Ворта, но было новым и модным. Ирен намекнула, что дамы в Нью-Йорке с ума сходят по одежде из Лондона и Парижа.

– Я рада, что мы разоделись в пух и прах, – призналась я шепотом, который повторило эхо, гулявшее в огромном зале. – У меня такое чувство, словно я на экскурсии в гробнице Наполеона!

– Больше никаких трупов, Нелл, пожалуйста, – прошептала Ирен.

– А что это за визитная карточка? Ты никогда не пользовалась такими в Париже.

– Это импровизация, Нелл. Нельзя же нанести визит такой высокопоставленной особе, как миссис Гилфойл, не соблюдая церемониал.

– Очень впечатляет, но я сомневаюсь, что она читает по-французски! Что же там написано?

– Мое имя и фраза: «Les six femmes d’Henri VIII»[50].

Я надолго задумалась, переводя три ключевых слова.

– Ирен! Ты заказала карточки для камерной оперы, навязанной этим мерзким детективом! Когда же ты успела? Ведь у тебя не было времени перед нашим отъездом из Парижа.

– Я вручила лакею образец, который написала собственноручно на пароходе по пути сюда. Там было много свободного времени.

– Должна признаться, что я поражена! Написать таким каллиграфическим почерком карточку во время кошмарной качки! Где ты этому научилась?

Она пожала плечами:

– Наверное, когда выступала в шоу на сценах Нью-Джерси и Нью-Йорка. Теперь я припоминаю, что там была одна женщина, которая умела делать надписи, держа перья одновременно в пальцах рук и ног, а также во рту.

– Господи! Но ведь тогда ей приходилось появляться на сцене босиком!

– Так и было. Я отчетливо помню длинные палочки, к которым были прикреплены перья. Они торчали у нее между пальцами рук и ног, как тростинки.

– Есть хоть что-нибудь, чего люди не делали на сцене?

– Ничего, что они не делали за кулисами.

– Мадам.

Человек в вечернем костюме (иными словами, дворецкий) поклонился нам, появившись в дверях. Поднявшись, мы последовали за ним вверх по лестнице, более величественной, чем в Парижской опере, – а это о многом говорит тому, кто побывал в этом лучшем театральном здании мира.

Когда лестница на первом этаже разделилась перед статуей эпохи Ренессанса, мы повернули направо и оказались в коридоре, устланном роскошным ковром. Он был такой широкий, что здесь свободно могли скакать «Лихие конники»[51].

Наконец нас провели в гостиную. В кресле сидела женщина нашего возраста, тоже в туалете от Ворта. Просто ужасно, что я научилась так хорошо разбираться в модных тряпках!

Хозяйка поднялась и, шурша юбками, сделала ровно три шага.

– Мадам Нортон? – обратилась она ко мне, в результате чего я по крайней мере двадцать секунд не могла вымолвить ни слова. Между тем она перевела взгляд на Ирен. – Не знаю вашего имени, но вы мне кого-то смутно напоминаете.

– Мы были соученицами, – ответила Ирен.

Гладкое белое чело, обрамленное рыжими волосами, слегка затуманилось.

– В самом деле? – сказала хозяйка. – Увы, у меня ужасная память на имена и лица. Все мои друзья и родные в курсе, но… э-э… давним знакомым я могу показаться невежливой.

Нам так еще и не предложили сесть.

Ирен скользнула по пушистому ковру и без приглашения уселась в кресло эпохи Людовика XIV, покрытое гобеленом.