Помощь этим гражданским жертвам войны в значительной степени легла на плечи еврейских благотворительных организаций. Из Америки средства и прямую помощь евреям – жертвам войны поставлял «Американский еврейский объединенный распределительный комитет» (также «Джойнт»), учрежденный в ноябре 1914 года. Демонстрируя всеобщую озабоченность страданиями евреев, «Джойнт» также предоставил Союзу помощи немецких евреев финансирование, так что группа могла помогать евреям на местах. В то же время Союз помощи начал собственную кампанию по сбору средств в Германии, призывая немецких евреев проявить «сострадательную человеческую любовь»61
. Значительная часть денег, полученных с помощью таких кампаний, пошла на срочную продовольственную помощь для примерно 700 000 недоедающих и голодающих. В оккупированных регионах было размещено девяносто суповых кухонь и двадцать пять чайных. Еврейская суповая кухня в Ковно даже носила имя генерала Людендорфа, по иронии судьбы, как символ его «прочной симпатии к евреям»62.Выстраивание заново человеческих жизней и восстановление инфраструктуры было лишь первой ступенью к более выраженному немецкому присутствию на востоке. Поскольку к оккупированным польским землям присматривались и австро-венгры, и польские националисты, представлялось, что более обширные перспективы для немецкого колониального проекта дает «Ober Ost», а не Польша. Людендорф определенно разделял это мнение. Он видел задачу немецкой армии в том, чтобы она стала частью непрерывного процесса «цивилизации, над которой немцы трудились в этих землях многие века». Отводя самому себе центральную роль в этой миссии, в октябре 1915 года Людендорф устроил штаб-квартиру в литовском городе Каунас. Там, среди «низких, уродливых деревянных домов», немецкая армия обустроила две больших виллы для своих нужд63
. Начав столь скромно, штат администрации «Ober Ost» постепенно вырос до примечательных размеров, достигнув к 1918 году примерно 18 000 человек64.Одним из самых примечательных аспектов немецкой оккупации, как в Польше, так и в районе «Ober Ost», было число немецких евреев, занимавших административные посты. В оккупированной немцами Польше либеральный политик Рейхстага Людвиг Хаас был назначен первым советником по делам евреев. Хаас уже доказал свои военные таланты на Западном фронте, где получил за храбрость Железный Крест первой степени. В новой роли Хаасу было поручено следить за соблюдением религиозных и культурных потребностей польских евреев. Однако его назначение устраивало не всех. Один из чиновников Министерства внутренних дел, чьи антисемитские взгляды были ясно видны, жаловался, что принятие на службу еврея может «повредить репутации администрации»65
. С совершенно иной точки зрения теолог Герман Штрак критиковал Хааса как «религиозно либерального и не имеющего никакого представления о восточных евреях»66. Штрак, определенно, был в чем-то прав. Хаас, элегантно одетый юрист и политик из Бадена, любивший коллекционировать изысканное мыло, выглядел весьма неуместной фигурой среди евреев Восточной Европы67.Позиция Хааса и само его назначение грозили более масштабным конфликтом между ценностями Западной и Восточной Европы, в значительной степени определившим период немецкой оккупации. Но конкретная динамика этого культурного разлома, похоже, не слишком волновала власти Германии. Еско фон Путткамер приводил убедительные доводы в пользу немецко-еврейских посредников на востоке. «Очевидно, что они не могут быть местными уроженцами», – подчеркивал он: они должны быть скорее «имперскими немецкими евреями с благонадежными воззрениями»68
. На основании этой логики множество немецких евреев начало получать должности в администрации «Ober Ost». Виктор Клемперер, Арнольд Цвейг, Герман Штрук и Самми Гронеман нашли работу в отделе прессы, где отвечали за переводы, цензуру и пропаганду. Это не обязательно означало, что они обладали соответствующей квалификацией. Гронеман работал переводчиком текстов на идиш, но даже читал на этом языке с огромным трудом, что отчасти подрывало попытки евреев назвать идиш германским языком69. Как бы то ни было, теперь, когда столько ведущих немецко-еврейских интеллектуалов собралось в «Ober Ost», временами почти могло показаться, что ритм жизни Берлина нашел воплощение на 900 километров восточнее.