Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

Это беспечное отношение к массе смертей стало основополагающей частью военной культуры Германии. Если бы до 1914 года кто-то предположил, что люди будут умирать тысячами и что будут потеряны города и культурные ценности, большинство немцев были бы просто ошеломлены. Но когда война вступила в свои права, невероятный масштаб людских потерь и разрушений стал поводом не для скорби, а для празднества. Перемена общественных ценностей основывалась на военных целях, на разгроме вражеских войск или подразделений. Однако очень скоро эти цели стали более масштабными. Уничтожение вражеских предприятий, домов и собственности, даже самих гражданских лиц, стало поводом для ликования. Язык милитаризма, радость разрушения и атмосфера насилия были присущи не только военной культуре Германии. Так, французская пресса вкладывала много сил в осуждение немцев как варваров, чьи расовые свойства приспособили их к корыстному насилию, а британские интеллектуалы оказались не менее искусны в превознесении достоинств военного насилия⁵, чем их немецкие оппоненты.

Как ясно показывало воодушевление Морица Давида победой Германии при Ютланде, члены еврейских сообществ тоже относительно легко приняли новую «динамику разрушения» в Германии. Регулярные публикации Макса Либерманна в газете «Kriegszeit» зафиксировали это чувство. В одном из выпусков он нарисовал грозные цеппелины, летящие бомбить Британию. Позднее еще один его рисунок изобразил строй немецких солдат, горящих желанием стрелять во врага⁶. В других местах многие немецкие евреи радовались гибели врагов Германии, оправдывали разгром Бельгии и высмеивали культурные достижения Британии и Франции. Немецко-еврейский сексолог Магнус Хиршфельд, наиболее известный научными рассуждениями об однополых отношениях, сделал перерыв в исследованиях, чтобы осудить Антанту в расовом отношении. На одном полюсе, объяснял он, находятся немецкие дисциплина и порядок, на другом – «дикие и полуцивилизованные народы» из самых дальних краев⁷.

Жестокость войны

Принятие людьми жестокого конфликта как необходимого предельно затруднило для страны движение к миру. Даже непрестанно растущий счет смертей не сумел заставить власть предержащих отказаться от войны. Несмотря на падение уровня жизни, количество немцев, которые действительно выступали против войны, оставалось крайне небольшим. Социалист Карл Либкнехт продолжал осуждать войну и правительство, вступив на путь, который окончился лишь с его убийством во время революционных стычек 1919 года. Но пока его антивоенная позиция привела лишь к тюремному заключению по обвинению в измене после того как он выступил на первомайской демонстрации в Берлине. В то время как отношение Либкнехта к конфликту основывалось на принципах марксизма, молодой Гершом Шолем опирался на веру в еврейский национализм. Язвительно нападая на Мартина Бубера, продолжавшего поддерживать конфликт, Шолем раскритиковал склонность старших сионистов использовать мистические образы для оправдания военных действий. По мнению Шолема, война была чисто немецким вопросом, в который у евреев не было причин впутываться⁸.

Перед теми, кто, как Шолем или Либкнехт, хотел мира, стояло две проблемы. Во-первых, их голоса были рассеяны по всей стране и разобщены, во-вторых, они были в очень сильном меньшинстве. Их призывы к миру просто растворялись в криках немецких правых. Успехи армии на востоке придавали им смелости, и их призывы к дальнейшей территориальной экспансии становились все громче. Один из новых и особенно шумных голосов принадлежал Вольфгангу Каппу, чиновнику из Восточной Пруссии. Отойдя от своей карьеры в администрации сельского хозяйства Восточной Пруссии, в довоенные годы Капп пошел вверх в консервативных кругах. Когда война стала набирать обороты, Капп, умевший чутко улавливать популистскую риторику и настроения общественности, стал активно призывать людей к отставке Бетман-Гольвега. Весной 1916 года он напрямую бросил вызов канцлеру, выпустив памфлет, призывающий спустить с цепи самое, как считалось, мощное оружие Германии – субмарину. За этой атакой последовали другие популистские эскапады Каппа, такие как вызов Бетман-Гольвега на дуэль по вопросу будущего курса войны⁹.