Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста

С самых первых дней войны за экспансию стояли не только представители немецких правых. Более умеренные фракции общества, включая многих немецких евреев, также надеялись увидеть в конце войны расширившуюся Германию. Артур Шлоссман, ведущий специалист по педиатрии в Дюссельдорфе, подытожил это направление мыслей в одном из своих многочисленных эссе. «Попросту не возникает вопроса, – начал он, – будет ли новая Германия после войны намного более обширной Германией»¹⁰. Многие еврейские современники Шлоссмана с либеральной политической сцены были согласны с такими прогнозами. Член прусского парламента Роберт Фридберг слегка беспомощно сообщил, что Бельгии придется остаться в руках Германии. В конце концов, «Бельгия никогда не была той нейтральной страной… [которой] казалась 4 августа 1914 года»¹¹. Обратив свое внимание на восток, еще один немецко-еврейский парламентарий Отто Ландсберг намекнул, что аннексии – это вопрос национальной обороны: «Если аннексия территорий вдоль реки Нарев нужна для укрепления обороны на востоке, как может любой немец с этим не согласиться?». Может быть, этот план усилил бы существующие границы, но он на постоянной основе отдал бы польскую, литовскую и российскую территорию в руки Германии¹².

Для многих немцев, будь то умеренные фигуры, такие как Шлоссман, Фридберг и Ландсберг, или правые агитаторы вроде Каппа, территориальная экспансия все еще оставалась основной военной задачей. А потому вопрос аннексий был скорее предметом небольших расхождений между либералами и правыми, чем зияющей идеологической пропастью. И поскольку экспансионистские настроения и не думали затихать, немецкое военное командование не видело реальной необходимости вести войну к быстрому завершению. Фалькенхайн как действующий глава немецкого генерального штаба был убежден, что Германия способна мало-помалу добиться благоприятного результата на западе. Ратенау, чьи взгляды на войну колебались между полной поддержкой и глубоким безразличием, казалось, был согласен с Фалькенхайном в анализе ситуации. В письме Людендорфу он объяснял, что срочно необходим «результат в нашу пользу на западе»¹³. Западная стратегия Ратенау и Фалькенхайна была теоретически не лишена смысла, но воплотить ее на практике было намного сложнее.

Учитывая малую вероятность немедленного военного прорыва на западе, Фалькенхайн задумал более извилистый путь к победе. Он намеревался заманить британцев за стол переговоров не силой оружия, а упорством. Как только британское руководство осознает, что война не может быть выиграна, считал Фалькенхайн, оно начнет искать выход из тупика. Георг Бернхард думал так же. Под его управлением «Vossische Zeitung» неоднократно заявляла, что Германии следует сосредоточиться не на России, а на Британии¹⁴. В начале 1916 года Фалькенхайн начал воплощать в жизнь эту стратегию, так нравящуюся Бернхарду и прочим. Он предложил объединенные сухопутные и морские кампании на западе. На море немецкий подводный флот нанесет смертоносный удар по торговым путям Британии, в то время как на суше французская армия понесет такой урон, что утратит боевой дух. А без союзника, утверждал Фалькенхайн, британцам останется только умолять о перемирии – по крайней мере, таков был план¹⁵.

Нельзя упрекать подход Фалькенхайна в излишнем оптимизме. К несчастью для него, окончательный план не учел реальность военной и политической ситуации в Германии. Морская кампания так и не вышла за пределы грифельной доски. Все еще опасаясь вызвать гнев США, Бетман-Гольвег согласился лишь на ограниченную подводную кампанию, подчиненную строгим правилам. Так, командиры подводных лодок обязаны были проверять вооружение торговых судов перед атакой, что, как заявило Адмиралтейство, практически уничтожало смысл существования этого безмолвного убийцы. Однако наземной кампании не пришлось балансировать на столь натянутом политическом канате. Задействовав все свое знание французских военных тактик, Фалькенхайн запланировал на следующий год сокрушительную кампанию. Исторический город Верден, цель этой атаки, обладал скорее психологическим, чем военным значением, вот почему Фалькенхайн надеялся, что его потеря ослабит решимость французов. Последующая битва при Вердене, гремевшая большую часть 1916 года, стала символом нескончаемой резни французских и немецких войск, не принесшей почти никакого стратегического преимущества.