Роковой подарок

Встреча была назначена в лодочном сарае.

Конечно же, Павел пробрался туда задолго до назначенного часа и сидел, прислушиваясь к каждому звуку.

Под досками плескала вода, чайки кричали, лодки поскрипывали, тёрлись о причал. Пахло соляркой, рекой и канатами – Павел очень любил этот запах.

Он сидел на канатах и словно бы со всем этим прощался, со всем миром, который больше ему не принадлежал. Мир стал ему чужим.

Раньше ему казалось, что жизнь до безобразия трагична – жизнь отобрала у него Машку, а больше на всём белом свете некого любить.

Но оказывается, он жил чудесно и был свободен!

Он мог пойти куда угодно и сделать то, что хочется. Он ухаживал за цветами в Машкином саду, словно за самой Машкой, и ему нравилось ухаживать. Он читал книжки, ужасался или восторгался, и ему нравилось читать. Он звонил домой и рассказывал матери о своих успехах в академии, и ему нравилось, что родители гордятся им.

Теперь ничего не стало.

И он загнан в ловушку, из которой не выбраться.

А Машка? Бедная Машка! Как она теперь станет жить? И он ничем не сможет ей помочь – никогда.

Павел с силой потёр лицо. Оно было горячим и колючим – чужим.

…Все решения приняты, ничего уже нельзя изменить. Впрочем, какая разница!..

Он вспомнил, как всё было ещё до того, как Машкин отец разогнал их. Как гуляли вдоль Которосли, как в Ботаническом саду он толковал ей что-то о почвах – идиот, болван! – как в Зоопарке смотрели слона, почему-то им обоим очень нравился слон. А однажды он приволок ей сирень – почти целый куст! Шапиро разрешил, и он наломал ворох, охапку!.. Машка была в таком восторге! И ещё сказала, что сирень долго не стоит, вянет, а он опять принялся с умным видом рассказывать ей, что это особый сорт и он будет стоять долго!..

Как прекрасно было тогда.

Так уже больше никогда не будет.

Он встрепенулся и прислушался. Кажется, кто-то шёл.

Он приподнялся с канатов, в любую секунду готовый сорваться и бежать, нестись, плыть, потому что если его возьмут, то уже не выпустят. И он не сможет в последний раз поговорить с Машкой.

– Павлуш, – послышался тихий голос, Машкин, родной! – Ты здесь?

Он кинулся и распахнул дверь.

И зажмурился – от солнца и от Машки. Так давно он её не видел. Так давно!..

Машка кинулась и прыгнула к нему в руки.

Павел целовал её, прижимал, гладил, отталкивал, чтоб посмотреть, какая она, Машка. И опять целовал и гладил.

– Павлуша, Павлуша, – шептала Машка и тоже целовала и гладила его щетинистые щёки. – Как хорошо, что ты здесь, какое счастье. У нас папу убили, Павлуша. У нас такая беда… А мы с Федей вернулись, и мамы нет. Они говорят, что мама убила папу. И тебя нет! Как хорошо, что ты нашёлся!

Павел отстранился, взял её за плечи и посмотрел:

– Кто так говорит? Полиция?

Машка кивнула, и личико у неё скривилось.

– Но они её отпустили, маму. Она прямо не в себе. Даже со мной не разговаривает. И не плачет. Представляешь? Она просто молчит и улыбается. А Рита боится, что мама умом тронулась. Я слышала, как она молилась, Рита. И всё повторяла: помилуй, Господи, мать и детей, лишь бы с ума не сошла от горя. Что нам теперь делать, Павлуш? Как нам жить? Без папы?

Павел оторвал себя от Машки, отошёл к стене и сел на канаты.

Что-то в этот момент с ним случилось.

Он словно проснулся.

Все принятые решения, единственно верные и возможные, вдруг оказались никуда не годными. Все они касались его одного, а Машки и её бед словно на свете не существовало! А он должен отвечать не только за себя, но и за них – за семью. Не имеет никакого значения, что это не его семья, что его из этой семьи почти прогнали, – он должен.

Стало быть, он должен обо всём рассказать Машке. Но как?!

Должно быть, он сильно изменился в лице, потому что Машка подошла, пристроилась рядом и задышала ему в шею.

– Что такое, Павлуш? – спросила она тихонько. – Не совсем же плохо?

…Что она понимает, маленькая Машка! У неё отец убит, а она спрашивает, нет ли чего-то совсем плохого!..

И как после этого он может уехать? Вот – как?!

Но остаться он тоже не может!

– Машка, – вдруг сказал он с отчаянием. – Давай уедем вместе, а? Вот прямо сейчас возьмём и уедем.

Она отстранилась и посмотрела на него.

– Как уедем? Куда, Павлуш?

– Куда угодно. В Магадан.

– А… как же мама? Она же вправду с ума сойдёт! И Федя! Он думает, что никто не замечает, но я-то знаю. Он каждый вечер плачет, из комнаты выходит весь зарёванный. – Машка взяла Павла за руку. – Мы не можем уехать, никак не можем.

Он вырвал руку и отодвинулся.

– Мама, Федя, – передразнил он с отчаянием. – Машка, ты ничего не понимаешь! Тебе наплевать на меня, да? Ты скажи, скажи! Ведь наплевать?! Тебе папаша велел уехать, и ты уехала в Москву, как миленькая! Конечно, я же тебе не пара! Кто я и кто ты?!

– Павел, – ужаснулась Машка, голос у неё дрожал. – Как ты можешь так говорить?… Я же с тобой! И тогда, и сейчас…

– Давай уедем, – повторил он, зная, что и впрямь говорит ужасное. – Прямо сейчас.

– Я не могу.

– Значит, ты меня не любишь.

Машка смотрела в сторону.