Роковой подарок

Она понятия не имела, что он боится так, как не боялся никогда раньше. И растерян. И не понимает, что делать, а спросить не у кого.

До недавних пор он считал себя взрослым – то есть даже не считал, а чувствовал себя взрослым человеком! Он давно уехал из дома, жил своей головой, преподы говорили ему, что он очень умный. Он немного посмеивался над этим: учиться было совсем не сложно, прочитал, что нужно, запомнил и сдал. Впрочем, он и читать ленился, получал двойки, и тогда профессор Шапиро очень его ругал. Он и над профессором посмеивался: подумаешь, «банан», его пересдать – нечего делать. Когда говорили об аспирантуре, он слушал и понимал, что поступит легко и просто и диссер напишет в два счета. А степень – это значит хорошая работа и в приличном месте. Впрочем, он любил просто возиться в саду у Машкиных родителей, и это тоже делало его в собственных глазах самостоятельным и ответственным.

А сейчас?… Кто он такой? Он даже не знает, где окажется вечером и что именно нужно предпринять завтра! А тут ещё Машка с её наивными вопросами: как жить и что делать!

– Павлуш, – проговорила Машка, опять придвинулась и уткнулась носом ему в шею. – Пойдём к нам. К маме! Ну, что мы здесь сидим как преступники? Пойдём, а?… Поговорим! Может, она хоть улыбаться перестанет!.. Я правда совсем растерялась. И папу… жалко… – Она всхлипнула. – Я его так люблю. Я только и делаю, что стараюсь не вспоминать, а у меня не получается. Я всё время вспоминаю! Как на лодке ходили, как он меня на плечах носил, я ещё маленькая была! А однажды из Риги, из командировки, он нам с братом привёз таких игрушечных обезьян, плюшевых. Они такие клёвые были!.. Только страшно воняли какой-то химией, и мама не разрешала их в кровать брать, боялась, что мы надышимся.

– Машка, как я могу пойти к тебе в дом? Вот ты соображаешь, что говоришь?!

– Ты же у нас был сто раз!

– Пока твой отец меня не выгнал!

– Он тебя не выгонял! – крикнула Машка. – Он просто хотел, чтоб я доучилась! Ты же до сих пор у нас… работаешь! Работал!

– Вот именно! Я ваш садовник! Ты что? Мы с тобой сошлись по закону сходящихся крайностей!

Машка посмотрела на него:

– Каких крайностей, Павел?

– Мы с тобой – две крайности!

– Ты раньше никогда так не говорил.

– Раньше! – фыркнул Павел. – Раньше не считается!..

Они ещё посидели на канатах, каждый сам по себе, отдельно.

И не было и не могло быть ничего хуже этой… отдельности!.. Но объединиться, стать вновь неуязвимым целым не могли – не знали как.

– Павлуш, – наконец сказала Машка печально. – Мне нужно домой.

– Иди.

И они ещё посидели – отдельно.

– Павлуш, что такое синергия?

– Это сложение с прибылью. Когда две отдельные величины, складываясь, образуют больше, чем просто сумма.

Машка немного подумала.

– Это как слепой и однорукий, да? Если они объединятся, получится снайпер!

Павел посмотрел на неё.

– В каком смысле?

Машка принялась объяснять:

– Слепой и однорукий, понимаешь? Однорукий не может стрелять, потом что у него нет руки. И слепой не может, он не видит. Но если они объединятся, однорукий будет прицеливаться, он же видит, а слепой держать винтовку, у него же есть руки!

Павел немного подумал.

– И… что?

– Ничего, просто вспомнила. Мне папа рассказывал про эту самую синергию, а я забыла.

– Машка ты, Машка, – пробормотал Павел и обнял её изо всех сил. – Синергия ты моя…

Машка вся прильнула к нему и принялась целовать, словно уже простилась навсегда, но тут оказалось, что он никуда не пропал, вот он, рядом! Он отвечал сначала немного растерянно, а потом всё более жарко: ему в самом деле стало вдруг очень жарко.

Машка тёрлась личиком о его щетину, гладила по голове, и он вдруг ужаснулся, что у него немытые, сальные волосы – ему негде было нормально помыться.

…И пахнет от него, должно быть, так себе!

Он же в геологическую партию собирался, а не на свидание!..

То есть и на свидание тоже, но… не на такое… не в таком смысле… в каком-то другом… но он позабыл, в каком.

– Павлуша, как я по тебе скучала, – шептала Машка, забравшись ладонями ему под футболку, – ты такой хороший, такой родной, я ведь только с тобой… могу так. Больше ни с кем. И не смогу, Павлуша. Никогда…

Павел чувствовал, как грохочет сердце, сотрясается, рвётся. Машка может испугаться!.. Он накрыл руками её ладошки, но она вырвалась и опять стала ласкать и гладить.

Он ещё пытался соображать.

…Как же так? Вот прямо здесь? В лодочном сарае? Она очнётся и оскорбится, что он… не устоял, воспользовался!.. Так нельзя, нельзя!

– Машка, нам нельзя.

Но она не слушала.

Через голову она стянула свою футболку и стала возиться с его, которая никак ей не давалась. Павел смотрел на маленькую крепкую грудь в кружевах и фестонах, трогал, целовал, и в мозгу у него помутилось окончательно.

…Какая-то синергия!..

Зарычав, Машка справилась с его футболкой – он мотал головой, освобождаясь, – и вся припала, растеклась по нему.

– Машка, здесь нельзя!

– Я не могу ждать.

– Машка!

Она стянула его с канатов на чистый пол, улеглась, вытянувшись, закрыла глаза и замерла.

Он взял в ладони её лицо – она была вся сосредоточена, серьёзна и с трудом дышала.