Роковой подарок

Но последнюю попытку она всё же предприняла.

Высунулась из салона и спросила:

– Анна Иосифовна, может быть, мне остаться? Ну, это нечестно! Алекс совсем пьяный, несёт невесть что! А вы совсем одна.

– Насколько я понимаю, он нынче и трезвый несёт невесть что. Не нужно принимать его всерьёз, Манечка. Поезжай к себе и отдыхай. Трость я тебе пришлю. В Москву можешь не спешить. Я всё поняла. И больше торопить тебя не стану.

– Анна Иосифовна!..

– До свидания, Маня. Не забывай мне звонить.

Дверь захлопнулась, Гена уселся на водительское место, лимузин тронулся.

– Музыку? – спросил шофёр, доброжелательно поглядывая на Маню в зеркало заднего вида. – Температура комфортная или сделать потеплее, Мария Алексеевна?…

Маня закрыла лицо руками, и больше Гена ни о чем её не спрашивал.

Анна постояла у подъезда, глядя вслед машине, немного подумала и вернулась в ресторанный зал.

Там она спросила ещё водки, пять минут посидела рядом с великим писателем, который отъезда Мани не заметил вовсе, тихонько велела официанту подать ужин в свой номер, расплатилась и удалилась.

Из номера она позвонила портье и попросила уложить спать гостя, который в одиночестве допивает водку.

– Проследите, чтобы он не свалился со стула, – уточнила она совершенно хладнокровно.

Достала припасённую книжку Вудхауза, дождалась официанта с горячей перепёлкой и ледяным белым вином, уселась за стол возле окна и только тут засмеялась.

Маня проплакала всю дорогу до Щеглова, и в Щеглове тоже поплакала, рассказывая Лёле, какое ей пришлось пережить свидание с Алексом.

Лёля слушала, вид у неё был растерянный.

Волька бегал и скакал вокруг хозяйки, как бочка, и в конце концов Маня взгромоздила его на колени, тяжёлого и горячего.

– Ты чайник, а не бочка, – всхлипывая, сообщила она псу. – Как я раньше не догадалась?…

Лёля принесла подруге каких-то таблеток, Маня проглотила – она столько их уже проглотила за сегодняшний вечер!.. – но от этих у неё вскоре зашумело в голове, стали путаться мысли, она куда-то пошла, не понимая куда, и очнулась, когда солнце забралось на одеяло, а потом ей в нос.

Маня чихнула и открыла глаза.

В комнате было прохладно, окно распахнуто, ветер шевелил лёгкие шторы. По потолку бродили дрожащие тени. Птицы перекликались и проносились в оконном проёме крохотными голубыми молниями.

– Который теперь час? – сама у себя спросила Маня.

Волька поднял голову – он спал, привалившись к хозяйкиному боку, – зевнул во всю пасть и перевернулся на спину, явно собираясь спать дальше.

Маня посмотрела на часы – четверть двенадцатого.

– А день какой? – продолжала спрашивать Маня саму себя. – А год?

…Что вчера было?

Ужасный вечер, один из самых трудных в её жизни!.. Анна отправила её домой, а сама осталась с Алексом, который впал в сумрачное состояние.

…Да. Сумрачное. По большому счёту.

Что это за счёт такой?! И сколько по нему придётся заплатить?

Он впал в сумрачное состояние, а она, Маня, дезертировала. Не помогла. Не стала спасать. Ни в чем не убедила.

Он ведь на самом деле думает, что именно на его долю пришёлся крах цивилизации и культуры, бедный человек.

Впрочем, нужно быть как-то особенно, по-настоящему уверенным в себе, чтоб принимать такого рода крахи на свой счёт!..

Вся история человечества состоит из всевозможных крахов и концов света, видимо, так положено. Наверное, люди должны чему-то научиться, только дело ни с места, научиться они никак не могут.

Бедный Алекс – такие мучения, как их пережить?… Маня должна немедленно помчаться и спасти.

Она задумчиво легла обратно на подушки, подтянула к себе Вольку и обняла. От него славно пахло псиной.

Вчера она, Маня, жила очень трудно и… страшно. Впереди её ждали самые тяжёлые испытания, которые только можно себе представить. Она понимала, что рано или поздно придётся поговорить с Алексом, и разговор этот, скорее всего, кончится крахом всей её жизни – хорошо хоть не мироздания в целом!.. Она долго пряталась, убегала, тянула – не могла. Но вчера явилась Анна, привезла Алекса с собой, и они поговорили… о литературе.

И о крахе цивилизации, боже мой!..

Ещё Маня страшно боялась Анну, понимала, как виновата перед ней, не знала, что станет говорить, когда та примется спрашивать, где новый роман, и Мане придётся врать, что вот-вот, что она уже почти, что осталось совсем чуть-чуть!..

Вчерашний вечер всё изменил.

Маня чувствовала только облегчение и радость, больше ничего.

На память ей пришёл Пьер Безухов из «Войны и мира»: он проснулся в своей разорённой усадьбе, откуда только что выбили французов, и пришло известие о смерти в Петербурге его ужасной жены Элен. И два самых главных ужаса его жизни, два самых страшных кошмара – жена и французы – больше ему не угрожают. И Пьер был так счастлив – должно быть, впервые в жизни.

…Какое счастье, что Толстой ещё не окончательно сдан в утиль! Как хорошо, что он это написал, как будто специально для Мани.

Она больше не боится Алекса и выяснения отношений с ним – всё прояснилось вчера за ужином.

Она не предаёт его, он просто перестал в ней нуждаться.

Скорее всего, он даже не заметит её отсутствия в своей жизни.