Роковой портрет

Большого риска в этом никто не видел. Мы уже подросли. Исчезнув во время войны маленькими мальчиками, мы вернулись бородатыми молодыми людьми, притом что половина английских юношей знатного происхождения погибла. Стали жить в новом доме, недавно построенном Ламбетском дворце. В нем поселились новые люди. Семья Гилдфорд радовалась, что Эдуард будет считаться одним из ее членов. Архиепископ Мортон не мог подыскать для меня семьи, которая дала бы мне свое имя — Тирел категорически отказался, — и просто выдумал его. Он считал: даже если кто-то заметит наше сходство с Плантагенетами, ничего страшного — ведь, в конце концов, на свете так много незаконных королевских отпрысков. Семья, в которой мы жили, конечно, все знала, но помалкивала, испытывая благодарность за те крохи власти, что получила в результате замужества Елизаветы. Сэр Джеймс Тирел стал комендантом крепости Гине и переехал во Францию. Моя мать не отличалась особой скромностью, но через год или два она поссорилась с Генрихом и уединилась в аббатстве Бермондси. Я полагаю, все эти монахини из благородных семейств в монастырях Бермондси или Минориз узнали о нас немало. Однако никто из переживших то страшное время не хотел вспоминать прошлое. После войны люди хотели говорить совсем о другом — о торговле, дипломатических альянсах, новом учении. С тех пор как правители Англии перестали пожирать друг друга, страна стала неузнаваемой. Никто больше не хотел войны. — Он печально помолчал. — И мы полгода прожили у Мортона, показывая миру наши новые лица, потом перебрались в Гиппинг. Мы начали все сначала… — В окно уже пробивался свет, в саду послышались шаги но дорожке. — Я познакомился с твоим отцом в Ламбетском дворце у Джона Мортона. — Шаги приближались к дому. — После отъезда из Лондона Эдуард хотел только одного — укрыться где-нибудь в Англии, охотиться и молиться. А я мечтал посмотреть мир. Я не мог отказаться от мысли, что когда-нибудь мы вернем себе трон, хоть Эдуард этого и не желал. Вот тебе правда. Но я не мог говорить о ней вслух и заявил, что мне не терпится ознакомиться с новым учением и найти себе другое будущее. И когда мне исполнилось лет шестнадцать, Мортон разрешил мне поехать в Лувенский университет. Мы знали: у моей тетки Маргариты, герцогини Бургундской, я буду в безопасности (а мне еще грезилось, что она поможет нам вернуть трон — она всегда ненавидела Тюдоров). Перед отплытием я провел несколько дней в Ламбетском дворце, где служил тогда твой отец. Он был просто смышленым пажом, но Мортон не уставал повторять — его ждет великое будущее. Проницательный этот Мортон. «Когда я уйду, — любил говорить он, — надеюсь, вас поведет молодой Мор». — Шаги остановились у двери. — Так и случилось. — Джон Клемент говорил громко, чтобы его услышал Мор, открывший дверь и вошедший в комнату.

Сэр Томас зарос, под глазами залегли черные круги, он не сменил белье. Возвращаясь из Лондона, он часто не замечал беспорядка в своей наружности. Но угроза сошла с его лица. Теперь оно излучало умиротворение человека, много часов проведшего в молитве. Слова, с которыми он обратился к Джону Клементу, продолжили мысль, высказанную им перед уходом из Нового Корпуса, но теперь его голос звучал размеренно и спокойно.

— Рассказал? — просто спросил Мор. — Прости, если был резок, но ты должен понять, как это важно для нас всех.

Джон Клемент невольно вытянулся, отошел от стола, от Мег, даже не заметив этого, и кивнул с обычным, почти благоговейным уважением, которое испытывал к этому человеку.

— Об Эдуарде. Да.

Он не сводил с Мора глаз. Сэр Томас повернулся к своей приемной дочери и заметил, что она тоже автоматически кивает. Мег все еще сидела на краешке стола, нахохлившись как птица, которая, готовясь ко сну, распушила перья на ветке, и крепко держалась руками за столешницу. Мор подошел к ней.

— Теперь ты понимаешь, Мег? — очень ласково спросил отец, и она рванулась было к нему в объятия, но Мор просто уселся рядом, заняв место Джона Клемента. — Ты понимаешь, что тебя ждет, если ты выйдешь за него замуж?

Она повела головой, но так неопределенно, что Джон Клемент не понял, согласие это или отказ. Ее ничего не выражавшие глаза были размером с блюдце. Джон Клемент видел: Мор любит ее — он так сосредоточенно тер себе руки, — но Мег ничего не замечала. Ему стало немного неловко оттого, что его покровитель не умеет выразить любовь, и он отвернулся. Он здесь не в качестве судьи; он очень предан этому человеку.

— Проблема заключается не только в тайне его прошлого. Правда еще жива, и риск разоблачения существует. Бывало трудно, но мы выдюжили и долгие годы сохраняли мир и безопасность. Эдуард жил в деревне, Джон путешествовал.