Роковой сон Спящей красавицы

Разумеется, за годы учебы все может измениться, девчонок и мальчишек то и дело меняют местами, переставляют. Но Варино место у станка даже после переезда в Москву осталось прежним. Она и сама была прежняя, ничуть не изменилась. При всех очевидных своих данных, и природных, и благоприобретенных, она оставалась такой же тихой, замкнутой, робеющей на людях и совсем не заносчивой. Полезное, между прочим, качество, когда попадаешь в новый коллектив. Ведь поначалу Варе было непросто. Девчонки-однокурсницы, среди которых попадались и ядовитые, и сволочные, ее здорово цепляли.

Еще бы, конкуренция! И если у себя в Перми после занятий она уходила домой, но тут уйти было некуда. Ведь академия – балетный улей. Корпуса соединены между собой, все близко, всюду люди: на одном этаже – столовая, на другом – классы для занятий, на третьем – общежитие, точнее, интернат, мужское крыло, женское, и в комнатах – по три-четыре человека.

– Ливнева, ты что, с Урала? – в первый же день спросила ее соседка по комнате, Танька Бармина.

– Да, – ничего не подозревая, ответила Варя.

И все заржали.

Слетая со сцены, хрупкие воздушные лебеди начинали больно щипаться.

Эта шутка потом часто всплывала, как и дурацкая поговорка про «соленые уши».

– Нет, Варька, ты должна знать! Почему все-таки «пермяки – соленые уши»? – надоедал ей Коля Качуров, с которым ее поставили на дуэты.

Но Варвара не отвечала, не обижалась, не обращала внимания, молчала, скучала по дому, терпела: «Терпение – первое правило балерины. Главное – есть ради чего!»

Это «ради чего» значило для Вари только одно – танцевать в Большом, до которого, как ей казалось, было еще очень далеко. Ведь в балете одних способностей недостаточно, надо, чтоб тебе повезло.

В Перми был случай, когда Варину однокурсницу не аттестовали из-за прыщей на лице: у той начались проблемы с кожей, и сразу закончилась карьера танцовщицы.

Про это Варя вспоминала с дрожью. Она боялась и прыщей, и травм, а еще панически боялась растолстеть. Так бывало с некоторыми девчонками, когда те ни с того ни с сего начинали плыть, раздаваться в бедрах, в плечах, груди.

Ну какая может быть Жизель с четвертым номером лифчика!!!

С этим у Варвары, слава богу, проблем не было. Но все же небольшой повод для беспокойства имелся и у нее. При ее росте в 166 см вес 45,5 кг считался нормой, но с натяжкой. Перед выпускными ей хотелось немного сбросить, иметь в запасе килограмма полтора-два. Но и передоз с фурасемидом Варя устраивать себе не собиралась.

Как-то раз вечером девчонки болтали про всякое-разное, в том числе про диеты, а Бармина заявила, что ее диета – самая лучшая. Когда же Варя попросила ее рассказать, то все засмеялись. Выяснилось, они говорили про секс. И не в шутку, а на полном серьезе! Хотя вообще-то все девчонки в интернате про него только и говорили.

– Дура ты, Ливнева! Это ж для здоровья надо!

– Секс полезен, медики доказали! – с жаром убеждали они ее.

В итоге уговорили. Благо Риты Васильевны рядом не было!

И Варя переспала-таки с однокурсником Колькой Качуровым, больше из любопытства, а еще чтоб девчонки к ней не цеплялись. В эффективность такой «диеты» она, конечно, не поверила.

Колька был москвичом, а в интернате жил, чтобы на дорогу время не терять. Симпатичный и довольно способный, Качуров вечно придуривался, подкалывал всех, Варю тоже.

– Да он тебя просто клеит! Я отвечаю! – сказала ей Бармина, которая с некоторых пор взялась Варвару опекать. – И вообще, раз уж ты собралась терять невинность, то этот вариант подходящий, нестыдный.

Собственно, выбирать Варе не приходилось – в городе она бывала редко, Москву не знала совсем, к тому же знакомых – никаких. Вот и решилась.

– Я – в шоке! Так ты, оказывается, девственница?! – Колька так удивился, что даже забыл про свои дурацкие шуточки. И потом в интернате он трепаться ни с кем не стал. За что Варя была ему благодарна. А вот секс с Качуровым ей не понравился. Никакого впечатления. Хотя, наверное, дело не в Кольке.

«И чего все об этом твердят, с ума сходят! Это ж просто физиология! Разве можно сравнить это с тем, что происходит на сцене. Там неописуемое, настоящее счастье, когда твое тело делается невесомым, ты преображаешься и испытываешь такой восторг, что душа улетает. А из зала на тебя накатывает волна одобрения, дружелюбия. Стоит зрителям захлопать, как ты мгновенно забываешь и про усталость, и про кровоточащие мозоли…»

Продолжать отношения с Колькой Варя не захотела – в их дуэте будто что-то сломалось, разладилось. Стрела это сразу просекла.

Стрела, или Стрелкова Елена Петровна, вела у них дуэты:

– Варвара, к тебе, что ж, Качуров подкачуривается? – строго, без предисловий спросила она.

Варя покраснела.

– А то я смотрю, вы оба будто вареные, вполноги стали работать.

– Нет, – выдавила из себя Варя. – Уже нет.

Лучше было бы, конечно, промолчать, но Стрела выбрала «удачный» момент, когда после класса от усталости ни одной связной мысли в голове и только красные вспышки перед глазами. Сразу не сообразишь, чего сказать. Но, слава богу, пронесло.

Елена довольно хмыкнула: