Рокси

Благодаря мне ее тетради, ручки и прочие принадлежности разложены по цветам, формам и назначению. Спроси ее в любой момент, и она скажет, где находится тот или иной предмет ее школьного обихода. Она даже получила «А» за контрольную по математике, которой так страшилась, — такого с ней не случалось много лет. Ее комната в идеальном порядке. И сегодня Айви даже не замечает надоедливого мигания своей настольной лампы — так она погружена в подготовку к следующей контрольной.

Школа, домашка, уборка — и все сначала. Даже мне начинает надоедать. Тем больше у меня причин поднять дело на следующий уровень. Самый высокий. Но нет, не сейчас. Айви еще не готова. Конечно, Рокси сказала бы, что это я не готов, но я-то знаю: спешить — людей смешить. Приведи я ее на Праздник слишком рано — и она всего лишь окажется очередным протеже, в которого вцепится Крис. Если я намерен танцевать с ней сам, к делу надо подойти со всей возможной тщательностью.

А пока она может от души насладиться благами, которые я приношу.

Сегодня среда, и половина школьного дня отводится на самоподготовку. Большинство «друзей» Айви бьют баклуши. Айви же использует это время, чтобы продвинуться вперед, словно набирающий скорость гоночный автомобиль. Но мой палец устает держать секундную стрелку на месте. Айви учит испанский, и, кажется, я не выдержу еще одной страницы из ее дурацкого учебника.

— ¡Ya basta! Haçemos una pausa (Хватит! Пора сделать перерыв), — говорю я.

— Pero tengo que estudiar (Но я должна выучить), — возражает она. Ее испанский значительно улучшился. Хотя по произношению она пока тянет лишь на гринго.

— Хватит корпеть! Пусть знания улягутся. Тогда завтра сможешь сделать еще больше.

Она закрывает книгу, но глаза ее так и ищут, на чем бы сосредоточиться. Если я не обуздаю это желание, оно перейдет в нервозность, что не поможет ни ей, ни мне.

— А, знаю! Пойдем-ка в музей.

Кажется, я нажал на правильную кнопку. Айви вскакивает, и мы отправляемся.

* * *

Музей искусств когда-то был единственным местом, где Айви могла по-настоящему сосредоточиться. Но она всегда ограничивалась лишь несколькими залами. Самозащита от чрезмерной стимуляции. Так она создавала для себя безопасную гавань. Так контролировала свой дефектный механизм концентрации.

Но сегодня я освобождаю ее от всего этого. Сегодня она увидит все картины, которые есть в музее. Начиная с новой выставки Гойи.

Айви восторженно рассматривает полотна широко распахнутыми глазами.

Ее внимание особенно привлекает наводящая жуть гротескная картина, на которой изображен безумный великан, поедающий вялое безголовое тело. Глаза великана, полные безумия, выпучены. «Сатурн, пожирающий своего сына». Эта «Черная картина» Гойи живописует великого титана, персонажа греко-римской мифологии, пожирающего своих детей, чтобы никто из них не смог сбросить его с трона. Мифология — это чрево, которое вынашивает и веру, и ужас.

— Кошмар, — произносит Айви с тихим благоговением. — Но я не могу отвести глаз.

Она изучает картину, затем табличку под ней, толкующую о том, что, дескать, Гойя через образы мифологических существ хотел изобразить страдания, причиняемые войной.

Мы движемся через всю экспозицию и дальше, по остальным залам музея; и хотя мы неустанно переходим из галереи в галерею, мы не торопимся и не суетимся. Айви тратит ровно столько времени, сколько нужно, на картины, которые считает достойными особого внимания. И все же ни одна из них не будит в ней такого отклика, такого резонанса, как черный Гойя.

— Эти глаза не идут у меня из головы, — говорит Айви. — Наверно, эта картина будет являться мне в кошмарах. Титан, пожирающий беззащитных.

— А стоит ли его так сурово осуждать? — возражаю я. — Как-никак, к престолу ведет лишь один путь.

И вдруг что-то еще начинает резонировать. В сумке Айви. Жужжит, точно муха, стремящаяся вырваться на волю. Айви достает телефон — конечно, это Крэйг. Он как герпес — все время возвращается.

— Не позволяй ему испортить тебе день, — втолковываю я своей подопечной. — А он точно испортит. Ты же знаешь!

— Может, он хочет извиниться…

— Скорее, он хочет, чтобы ты извинилась.

Телефон продолжает зудеть. Безымянные аристократы на стенах молча взирают на Айви глазами, застывшими где-то между осуждением и безразличием.

Наконец телефон замолкает. Со вздохом облегчения Айви бросает его обратно в сумку.

Так не может продолжаться. Это контрпродуктивно. Для нее. И для меня.

— Ты знаешь, что нужно сделать, — внушаю я ей.

Айви трясет головой:

— Не могу!

— Можешь и сделаешь. Он тебе больше не нужен! Да и никогда не был нужен. Порви с ним!

Она смотрит на окружающие нас картины, но теперь без всякого интереса.

— Видишь — он уже испортил тебе день, — настаиваю я. — Айви, он как Сатурн. Сжует тебя, выплюнет и думать позабудет. Не позволяй ему этого!