— Я подумаю, — говорит она, и это лучшее, чего я сейчас могу от нее добиться. Мы станем методично убирать из ее жизни токсичных людей, и начнем с Крэйга. Ради нас обоих. Потому что токсичные люди означают угрозу от представителей моей восходящей линии. Я не могу допустить подобной конкуренции. Никто из моих вышестоящих собратьев не украдет у меня Айви!
12 С
Во вторник в шесть часов вечера Айзек слышит грохот. Звук настоящего катаклизма, который ты ни за что бы не хотел услышать в собственном доме. Юноша бросается на первый этаж, откуда доносится бабушкин призыв на помощь. Собственно, до этого вопля он думал, что она что-то уронила, но страдание в ее голосе сообщает ему: дело гораздо хуже.
Бабушка лежит в кухне на полу, корчась от боли и держась за бедро. Обломки кухонного комбайна валяются между кухонным прилавком и столом. На полу рядом с бабушкой — наполовину растаявший кубик льда, на прилавке — стакан с лимонадом. Вот, значит, что произошло. Проклятый холодильник!
— Айзек! — зовет бабушка, увидев внука. Она дышит поверхностно, часто хватая воздух ртом. — Помоги мне встать.
Он пробует поднять ее, но в ту же секунду она издает дикий крик боли.
— Нет! Не надо! Вот черт! Проклятье!
Плохо дело. Как бы бабушке не оказаться в инвалидном кресле после такого падения. Айзек старается не думать об этом. Ему ясно, что он не сможет поднять ее на ноги, не причинив еще большего вреда. А больше помочь некому — родители на работе, Айви тоже еще не вернулась.
— Все будет хорошо, бабушка.
— Черт! Проклятье! Черт! — хрипит она, сердясь на себя саму. Сердясь на весь мир, на всю вселенную — за то, что позволили несчастью случиться. — Только этого мне и не хватало! Не теперь!
Как будто в другое время падение было бы в самый раз.
Айзек набирает 911, объясняет ситуацию и диктует адрес.
— «Скорая» уже в пути, — сообщает он бабушке, но все равно ощущение такое, будто ожидание тянется целую вечность.
И тут, почти теряя сознание от боли, бабушка сипит:
— Мое лекарство… Айзек. Мое болеутоляющее…
Ну конечно! Таблетки! Азейк спешит к аптечке, находит оранжевый флакон — он знает какой, знает,
Флакон пуст.
Черт! Конечно он пуст! Он же знал это. Он даже попытался обновить рецепт по телефону, но голос робота сообщил, что для этого надо прийти к врачу. Айзек расходовал таблетки с осторожностью, даже разламывал их напополам, но… Спустя две недели запас иссяк.
«Думай. Думай. Думай».
Он взлетает по лестнице в свою комнату и бросается прямиком к своему рюкзаку.
«Там должна остаться хотя бы одна. Должна!»
Он проверяет кармашек рюкзака, где хранил таблетки, но там ничего нет. Он смотрит под кроватью, не упало ли туда что-нибудь. Не упало.
Но у него есть еще один, последний вариант — его грязные джинсы. Он помнит, что, когда фольга разорвалась, сунул одну таблетку прямо в карман, но не помнит, чтобы вынимал ее оттуда. В корзине для грязного белья две пары джинсов, остальные уже постираны. Айзек находит джинсы, молясь всем силам небесным, и запускает пальцы в кармашек для разменной мелочи. И — о чудо! — из кармашка вторых джинсов он выуживает последнюю белую таблетку, обтерханную и облепленную ворсинками.
Отряхнув ворсинки, Айзек стремглав бросается в кухню, хватает с прилавка стакан с лимонадом, опускается на пол и вкладывает таблетку бабушке в рот. Она отпивает из стакана, с трудом глотает. Боль не прекращается сразу, зато паника отступает, потому что облегчение рядом, за ближайшим углом.
— Вот уж чего мне совсем не было нужно! — стонет бабушка, страдальчески кривясь. Поначалу Айзек думает, что она имеет в виду лекарство, но тут же соображает, что бабушка говорит обо всей паршивой ситуации.
— Знаю, ба, — отзывается Айзек, пытаясь утешить ее. — Это никому не нужно. Но ты выберешься, вот увидишь.
Именно здесь, сидя на полу рядом с бабушкой и держа ее за руку, Айзек вдруг понимает кое-что. Собственно, он знал это уже некоторое время, но в сознательную форму не облекал. Его лодыжка зажила. Полностью. Он отлично справляется с тренировками и даже немного играл в выходные без каких-либо неприятных последствий. Его сегодняшняя резвая беготня по лестнице вверх и вниз служит тому подтверждением в реальном времени. И все же пустой оранжевый флакон не идет у него из головы. Острое чувство вины за то, что он опорожнил его, мешается с отчаянием и неодолимой тягой. Его нога больше не требует лекарства, но организм Айзека жаждет его. И не позволит ему забыть об этом.
Красные огни приближающейся «скорой помощи» играют на лице юноши, в то время как в душе его гремит набат. Потому что жизнь, которую он так тщательно для себя спланировал, отклонилась от намеченного курса и двинулась в неизвестном направлении.
Бабушка Айзека, безусловно, сила, с которой приходится считаться. Я еду в карете «скорой помощи» вместе с Айзеком, бабушкой и парамедиком, который хочет подключить пострадавшую к капельнице, но бабушка не соглашается.
— Но это всего лишь физраствор, мэм!