Роль любимой женщины

— А я люблю. Не столько свои воспоминания. Как человека, патологически любопытного, меня магнитом притягивают воспоминания других. Всех остальных. Сейчас для такого занятия, как чтение чужого прошлого, — масса возможностей. Есть социальные сети, есть сайты свободного выражения графоманов, да чего только нет. И эта милая манера. Когда кому-то одному приходит в голову глупость, а ее подхватывает весь мир. И пошел гулять по сетям флешмоб, к примеру, «Где мои семнадцать лет?».

— Занятно, — заметил Масленников.

— И, главное, уместно, — добавил Земцов. — Но я порадовался тому, что у тебя, Сережа, так много интересов и столько свободного времени.

— Спасибо, — улыбнулся Сергей. — В общем, такая вещь. Блуждаю я по страницам людей, которые участвуют во флешмобе «Где мои семнадцать лет?». Нахожу знакомые имена. Смотрю, очень ли они изменились по сравнению с теми годами, когда им было всего семнадцать. Читаю трогательные, душещипательные тексты тоски по прошлому. Сравниваю. В некоторых местах смахиваю скупую слезу. И понимаю, что никто так здорово не умеет тосковать и описывать свои сладкие чувства, как Ибрагим Шукуров, с чьим творчеством я познакомился благодаря вам, Александр Васильевич. Действительно, класс. Быть ему литературным лауреатом. И красив он был в свои семнадцать, как герой итальянского кино. Понятно, что пользовался успехом у женщин, в частности Эльвиры Разиной, которая впоследствии стала Кривицкой. У него были и верные товарищи. Их было трое, как мушкетеров. Так он и пишет, Ибрагим.

— Показывай, — улыбнулся Масленников.

— Вот. — Сергей с готовностью положил на стол планшет.

Масленников и Земцов подошли и стали внимательно разглядывать снимок трех юношей, одного возраста, роста, сложения, с очень похожими выражениями лиц. Такая ясная, юная отвага, открытость и уверенность была в этих лицах. Они были похожи в чем-то главном, как и положено близким друзьям.

— Это Осоцкий, — показал Масленников на мальчика, который стоял слева от Ибрагима.

— А это Фролов, — спокойно узнал Земцов того, который справа. — Я так тщательно изучал досье на него, что видел и семейные альбомы. Да, хороший был парнишка этот киллер Фролов.

— Ну, как вам мое хобби? — поинтересовался Сергей.

— Отлично, — ответил Слава. — Работаем по версии преступного сговора. Похоже, люди не выходили из круга давнего общения. Это очень дальновидно в смысле отсутствия ненадежных людей. Вот потому твои нити, Сережа, так и рвались. Хороший план, надежный. Не хотелось бы забегать вперед, но кто-то из них может иметь отношение и к похищению Алены. Спасибо, друг.

— Кстати, о похищении, — сказал Масленников. — У вас есть контакт с фотохудожником? Чем закончилась его выставка? Есть списки желающих купить «Похищение Прозерпины»?

— Да, — ответил Земцов. — Отличный список. Коля был в шоке. Ему напрямую позвонил сам Кивилиди. Предложил баснословную сумму. Он склонен соглашаться. Считает, что упустит шанс.

— А позвони ему сейчас, — вдруг озабоченно сказал Масленников.

Пока Слава говорил с Колей, Масленников так напряженно смотрел на него, что Сергей тоже понял его мысль. Слава говорил только «да», «понятно». И лишь потом, разъединившись, сказал друзьям:

— Это идиот, на котором пробу негде ставить. Никогда не видать ему больших денег при всем его таланте. После закрытия выставки мы там все опечатали, экспонаты спрятали, охрана, сигнализация. Вывозить должны были с моими людьми. В специальное хранилище. Но Коля перестраховался! Он ночью потащил «Похищение Прозерпины» к себе домой. Под подушку, полагаю. Потом к нему заглянули какие-то друзья, выпили за успех. Он вырубился. Проснулся за пять минут до моего звонка. Нет у него «Прозерпины»! А почему вы спросили, Александр Васильевич?

— По закону жанра, — грустно объяснил эксперт. — У нас в деле появились литературно одаренные личности. Вдруг подумал: похищение копии и оригинала может быть прописано в их причудливом сценарии. Может, этим сюжетом Коля даже дал идею. Вы охраняли снимок, а они похитили натуру. Такие были соображения. К сожалению, сбылись.

Глава 4 Крест целомудрия

Полина стояла посреди комнаты в своем привычном наряде. Черная длинная юбка, черная водолазка под подбородок, черные плотные чулки, черный платок на голове. Она оставила в прихожей лишь сапоги и меховой жакет. Полина привела в порядок дыхание. Медленно прошлась по мягкому, золотистому ковру. Подошла к зеркалу. В полутемной комнате, где горели лишь ночники над кроватью, ее лицо белело и как будто светилось в темной воде. В который раз ей показалось, что это не зеркало, что это окно в чужую жизнь. Вот она остановилась на пороге — и еще не поздно уйти. Еще не поздно вернуться. Туда, где все привычно. Где все ясно. Здесь свет, там — чернота беспросветная. Здесь — порядок, там — хаос. Здесь уважение к самой себе, там — чьи-то пороки и божье возмездие. Но вот она переступила порог. И все поменялось местами. Она — там. И вернуться в свои границы никак не может. Ноги ее не понесут. Сердце ее бьется только тут.