Роман без героя

Большого боя в Слободе не получилось. Когда мы, скатившись по обледеневшему склону оврага, вышли к уже пылавшему дому Захаровых, командир наш с окровавленной шеей уже остыл на красном истоптанном десятками ног снегу. Петр Ефимович с выпученными глазами и другими признаками асфиксии⁵⁴, лежал на спине, глядя остановившимися глазами в звездное небо. (По-видимому, умер не от собачьего укуса в шею, а от недостатка кислорода, захлебнувшись рвотной массой).

Кто-то из партизан разбил окно, полез в горящую хату. Тут же выбрался на воздух, сказав: «Деда с бабкой заживо сожгли, гады!..».

Клим Захаров бросился к двери уже загоревшегося сарая, откуда послышался нечеловеческий крик. Лучший плотник Слободы выбил бревно, подпиравшее дверь – и мы увидели нашего комиссара. Лицо его было закопчено, в ссадинах. Полушубок уже начинал тлеть от высокой температуры внутри строения. Противно пахло горелой овчиной.

Ребята подвели к нему немца, взятого в плен у мотоцикла, который каратели при бегстве так и не сумели завести. Другого немца подстрелили еще при атаке. Он, уткнувшись стальной каской в руль мотоцикла, так и остался сидеть в мягком мотоциклетном седле.

На плече Шумилова висело трофейное оружие.

Комиссар будто очнулся от оцепенения: отстранил поддерживающего его под руку Клима и сдернул с плеча Тараса немецкий автомат. Немец присел от страха на снег, но Григорий буквально изрешетил карателя очередью.

– Конечно, потеря отца, заживо сожженные Пармен и Прасковья – горе невосполнимое, товарищ комиссар… – сказал я Григорию Петровичу. – Но немца нужно было сначала допросить. Судя по всему, «Белый медведь» только начинается…

– Где? – не слушал меня и вращал безумными глазами Карагодин. – Где этот чертов пёс и Шнурок? Где они, доктор?

От Свапы, куда вели следы беглецов, вернулись усталые разведчики.

Доложили комиссару:

– Ушел Шнурок от нас…

– А черный пёс? – спросил Григорий и, чего за ним я раньше не замечал, грязно выругался.

– Собака, она что… – протянул Захаров. – За нее хозяин в ответе.

Григорий Петрович с откровенной ненавистью посмотрел на Захарова.

– Этого, Лукич, – он показал глазами на Клима, – под конвоем в отряд и под замок. Отца на огороде Захаровых похороните. Да место приметьте… После победы памятник в Слободе герою поставим.

– А вы, товарищ комиссар? – спросил я.

Он поправил:

– Товарищ командир… Ввиду смерти отца принимаю командование на себя.

– А вы, товарищ командир? – повторил я свой вопрос.

– Мне главных свидетелей теперь убрать надо. – Пса и Маркела…

– Преступников, – поправил я. – Шнурова Маркела. Ну, и пса его, конечно.

Он задумчиво кивнул. Потом встрепенулся, опять сбрасывая с себя какое-то оцепенение.

– Или я или они…

Забрав у Шумилова еще один магазин к автомату, он растворился в ночи.

Вернулся на базу Григорий Петрович только через трое суток. Исхудавший, припадая на левую ногу, которую подвернул при погоне.

– Всё… – опускаясь без сил на лавку в землянке, сказал он. – Шнурок в омуте утонул. Под лед провалился. А пёс исчез. Будто его и не было…

– Да черт с ней, с собакой, – как мог, успокоил я его. – Главное, Шнурок своё получил.

Он покачал головой и поморщился от боли – Зинка снимала сапог с больной ноги.

– Пёс, Лукич, и есть главный свидетель…

– Свидетель – чего?… – не понял я.

Он ответил не сразу, лег на овчинный полушубок. Закрывая глаза, вздохнул:

– Свидетель всего ужаса… И пока она жива, мне житья ни на этом, ни на том свете, Лукич, не будет.

Глава 35

ПАРОКСИЗМЫ⁵⁵ ГРИРОГИЯ ПЕТРОВИЧА

Из записок главного врача Краснослободской сельской больницы Ф.Л.Альтшуллера