Роман без героя

– Неужто не страшно, Климушка?

В президиум трибунала сели отец и сын Карагодины. Третьим, как сказали мне, обязан быть начальник штаба. Сел в президиум и я.

– За предательство моего приказа… – начал сдавленным голосом командир, – Климу Ивановичу Захарову трибунал постановляет смерть через расстреляние. Приговор привести в исполнение немедленно!

Закричала мать Клима – Дарья Захарова. Отец его, Иван Парменович, и брат Федор попытались пробиться к Климу через плотные ряды партизан. Их схватили за руки.

– Шумилов и Разуваев! – скомандовал комиссар. – Исполнять справедливый приговор партизанской тройки!

Вперед строя нехотя вышли товарищи Клима Захарова. Тарас поклацал затвором и загнал в трехлинейку патрон.

– Беги, Климка! – вдруг раздался истошный вопль его брата Федора.

Клим, никем не охраняемый, тут же сорвался с места. Такого не ожидал даже Петр Ефимович. Командир торопливо расстегнул кобуру, достал наган. Но руки у него предательски дрожали. Комиссар взял оружие у отца, долго целился в спину беглеца, еще видневшуюся за деревьями, и наконец выстрелил. Всем хорошо было видно, как Клим схватился за руку, но ранение только слегка сбило его с темпа бега. И вскоре он скрылся в молодом ельнике.

– Кажется, ранил, – сказал Гриша, передавая отцу оружие.

– Мазила. Ничего, сегодня же мы с тобой возьмем его тепленьким… – Он ведь к бабке с дедом в Слободу побёг… Боле некуда.

– А где его старший брат? Федор, который и помог сбежать предателю? – засуетился Григорий. – Нужно наказать, чтобы неповадно было другим. Никакой дисциплины.

Выяснили, что и Федор дал дёру. Но не по дороге в Слободу, к Свапе через подлесок двинул. За ним снарядили Тараса Шумилова с двумя крепкими парнями – такого медведя в одиночку не возьмешь даже с трехлинейкой. Петр Ефимович приказал «проучить малость»: привязать к дереву, намять бока и пусть часика два остудится на морозе. «А то прямо бешеные эти Захаровы, – заключил командир. – Нет на них никакой управы. Не понимают: война шутковать с ними не будет».

Когда уже стемнело, Карагодины двинулись по следам Клима Захарова. Петр Ефимович объявил свой устный приказ, что на время их отсутствия временно исполняющим обязанности командира отряда будет начальник штаба, то есть я.

– Лукича слушайтесь, как меня самого! – сдвинул командир брови к переносице. – Он мужик с головой. Заявление в нашу партию написал…

– Ваську Разуваева немцы вздернули, – загнул палец Вениамин Павлович, – одним большевиком меньше. А Лукича приняли – большевиков столько же, как и было… А ряды-то рость должны.

– Вот теперь ты вступай, – балагурили партизаны. – Харчи привез, нехай считают коммунистом…

Водянкин хитро посмотрел на товарищей.

– Э-э, робяты… Коммунистом меня считали бы, кабы я с задания не вернулся. А коль вернулся, да с харчем не сбег к Нюрке с дитями – какой же я большевик? Я так… солдат живой.

Глава 33

ПЕРВЫЙ БОЙ

Из партизанского дневника

Пустошь– Корень.

Партизанская база.

В тот же день.

Командира и комиссара я проводил до большого дуба. Шли уже в густых сумерках. К ночи подмораживало. На небе засияли первые звезды.

С собой у них из оружия – командирский наган и немецкий штык, с которым Петр Ефимович никогда не расстается. Водянкин предлагал «сухой паёк» в виде некоторых зоринских продуктов, которые он привез на базу. Но командир отмахнулся:

– К своим идем в гости – к Пармену и Парашке. Чай, покормят по старой памяти…

С начала организации «Мстителя» за командира я остался впервые. Сидел в своей «медицинской землянке» и ждал донесений.

Ребята Тараса Шумилова нашли Федора не на Свапе, а тут же, на базе -в брошенной партизанами землянке, которую еще с лета залило грунтовыми водами. Доложили, что приказ командира выполнили. Фёдора, «этого посадского медведя», еле-еле втроем одолели. Привязали к дереву для острастки. И «малость поучили».

Проверять исполнение командирского приказа я не стал. Результат исполнения командирского приказа в виде ссадин и синяков был и на лицах исполнителей.

А к восьми вечера на базу неожиданно вернулся беглец – Клим Захаров. Правая рука была перевязана разорванной на длинные лоскуты рубахой. Ребята хотели было скрутить и его, но я остановил их – уж больно не похож был Клим на предателя и преступника.

Клим, узнав, что отец и сын Карагодины отправились за ним в Слободу, заволновался: «Нужно срочно идти на выручку! Собирай, Лукич, самых крепких мужиков. Не ровен час к карателям угодят в лапы…».

Оказывается, он все-таки вышел к Хлынино, где и встретил немецкий грузовик с карателями. Полагаю, что это начало той самой операции «Белый медведь», о которой говорилось в штабных пакетах с сургучовыми печатями.

Я попросил его показать рану на руке. Начал отнекиваться, говорить, что это всё пустяки, доктор. Заживет, мол, как на собаке. Наскоро обработал рану самогоном. Вырвался, махнув рукой. Сказал, что вот теперь зажгло, а то и не болела даже. Зачем, мол, бередил?

Мужественный человек. И, как большинство русских, на редкость терпеливый. Господь терпел и нам велел.