Роман без героя

За ними нестройным валом катились все остальные, пришедшие как на торжество, так и на халявные поминки. И венки. Десятки венков! «Грише от любящей супруги и сына. Семья Карагодиных.», «Спи спокойно, наш дорогой боевой товарищ. Твои «Мстители», «Слобода тебя никогда не забудет». Нельзя было без слез смотреть на это торжественное погребение, царство мертвых цветов и гламурных, как бы сейчас сказали, надписей.

Фока Лукич разработал подробный сценарий торжественного погребения и заверил его лично у покойного, который внес некоторые существенные изменения в траурный церемониал.

Однако человек только предполагает…

Первым должен был говорить секретарь обкома и тесть покойного Богданович, потом – Котов. Но директор школы Тарас Ефремович Шумилов, уже приняв с утра «для храбрости», полез в пекло раньше батьки. Не дождавшись, когда пожарная команда насыплет свежий холмик и аккуратно уложат венки с цветами, он, находяст под тяжестью свалившиегося на него горя, начал треснутым голосом церковного дьяка:

– Братья и сестры! Кого мы сегодня хороним? Вы знаете, кого мы сегодня хороним?

Толпа, шмыгая простуженными носами, хмуро молчала.

– Нет, вы не знаете, кого мы сегодня хороним!

Он промокнул глаза носовым платком, большой редкостью в обиходе слободчан, и продолжил:

– Но я вам скажу, кого мы сегодня хороним…

Разуваев знал, что из «Победы», надев картонную маску собаки, за своими похоронами наблюдает сам Григорий Петрович. Коля, еще не получивший гонорар за миссию ответственного распорядителя торжественного погребения, заволновался:

– Не говори, Тарас! – зашипел он под руку оратору.

– Нет, я скажу! – нервно убрал руку своего боевого товарища Бульба. – Я вам, товарищи, скажу всю правду.

Он обвел толпу торжествующим взглядом.

– Мы, товарищи, хороним сегодня настоящего героя! Выдающегося партийного и государственного деятеля нашей Слободы… Пусть же земля ему будет пухом!

Учитель почти с ненавистью швырнул в яму жменю мерзлой земли, чуть не улетев вслед за ней. Его примеру последовали остальные.

Яков Сергеевич, понимая, что сценарий пошел «на коду»⁷⁷, поспешил взять инициативу в обкомовские руки.

– Дорогие, товарищи, уважаемые слободчане! (последние, по всему, товарищами ему не были), – под стук комков о малиновую крышку гроба сказал Богданович. – Кажется совсем недавно мы с вами торжественно перенесли на площадь останки отца Григория Петровича – Петра Ефимовича Карагодина, зверски замученного карателями и похороненного партизанами на огороде зимой сорок второго. Сегодня рядом с героем-отцом в землю лёг наш верный товарищ и соратник по борьбе Григорий Петрович, герой-сын. В честь отца по вашим многочисленным просьбам названа одна из улиц Красной Слободы. А придет время и мы, благодарные потомки, поставим над семейной могилой героев, беззаветного исполнивших свой долг, бронзовый памятник. На века вечные!

Суровый Котов, понимая, что с речами нужно завязывать, неожиданно для всех сурово запел:

– Жила бы страна родная и нету других забот…

Колька, погревшись водочкой за упавшим в низину памятником, зааплодировал, вскарабкиваясь на свежую глину.

Закричала, подтянув под себя безжизненные ноги, Ольга Карагодина– Богданович. Крепкие ребята из области, стоявшие, как статуи позади Котова, тут же привычно взяли вдову под руки.

Тарас Ефремович, кусавший у могилы толстые губы, наконец-то укусил себя побольнее и горько заплакал, жалея самого себя. За ним нестройно зарыдал с каким-то фольклорным подвывом хор слободских профессиональных плакальщиц. Старухи старались вовсю, отрабатывая грядущие харчи на поминках.

Разуваев, смертельно уставший хранить «священную государственную тайну», с комсомольским энтузиазмом поддерживал себя магазинной водкой, с купеческой щедростью завезенную на поминки заведующим сельпо.

Разуваев был в ударе. Колька плакал так, как не плакал со времен своего босоногого детства, когда отец частенько порол его в коровнике вожжами. Слезы смешались с могильной глиной, он кулачищами размазывал их по опухшему от пьянства лицу.

– С-с-суки! – кому-то погрозил грязным кулаком шофер, когда могильщики стали прихлопывать землю лопатами. – За всё, за всё ответите, проклятые империалисты!

Когда могильный холмик уложили цветами и венками (он, будто того и ждал, когда «постелят»), упал на колючие венки и по-бабьи заголосил:

– На кого ты же нас, Ре-е-ексу-уш-ка-а-а, покинул, сука ты такая!.. Как жить дальше без тебя, родно-о-о-й?..

Котов кому-то кивнул. Сказал брезгливо: «Один уже нажрался, досрочно». Два дюжих его молодца взяли бывшего разведчика под локотки и деликатно отнесли в сторону, положив Разуваева на чехлы из-под духовых инструментов.

***

Карагодинская «Победа» стояла в тупичке между улицами Петра Карагодина и Павших Революционеров. Отсюда место торжественного погребения было как на ладони.

На заднем сидении сияющего никелем и лаком автомобиля сидел человек с забинтованным лицом, поверх которого (для «щадящей конспирации») была надета картонная маска собаки Трезора, взятая Разуваевым у Тараса Ефремовича специально для похорон, так сказать, на прокат.