Роман без героя

– Не обойдется. Приготовишь гроб, обитый красной материей. Венки. С оркестром из пожарки договоришься… Их капельмейстера ты знаешь.

Колька растирал пьяные слезы, бежавшие по небритым щекам.

– Неужто так всё плохо?… Не надо, Григорий Петрович! Не помирайте… «Победу» только что дали новенькую… Как же я?

Карагодин вздохнул:

– Надо, Коля, надо… Не могу тебе объяснить. Чтобы воскреснуть, я должен умереть…

– Как это? – не понял Разуваев. – Как Иисус Христос?

Николай украдкой перекрестился, хотя точно знал, что на глазах у его начальника плотная повязка.

– Тебе, Коля, этого не понять… Да и не надо понимать. Ты только сделай все, как я скажу. Обещаешь?

– Обещаю, – всхлипнул Разуваев.

– Скажи, куда труп черного пса дели?

– Я его на помойку выбросил… Надо бы закопать, а то завоняет.

– Ни в коем случае! – встрепенулся забинтованный. – Когда привезешь гроб, положишь туда труп собаки. А крышку сразу заколотишь… Любопытным скажешь, что собака так изуродовала Григория Петровича, что в открытом гробу хоронить нельзя.

– Так можно пустой заколотить. Пса-то зачем туда совать?

– Ну, оболдуй!.. Не перебивай, сказал. За работу премию получишь.

– От кого?

– От Фоки Лукича… Он мой воскреситель. У него и все мои сбережения.

– Идет, – повеселел Коля. – Всё сделаю в лучшем виде.

Разуваев, пивший самогонку три дня и три ночи кряду, соображал медленнее, чем ездила его прежняя машина – трофейный немецкий «Опель».

– Пса в гроб положу… Постойте, постойте…А как же вы, Григорий Петрович? Куда вы-то лягать-то будете?

Забинтованная голова приподнялась на подушке.

– Дурак… Запомнай, как торжественную клятву пионера. Положишь в кумачовый гроб труп пса. Меня там не будет… Я буду, ну, скажем, в другом месте. Крышку заколотишь. Но хоронить будете, будто меня – уважаемого всеми человека. И гляди – никому ни слова. Иначе башка слетит. Об этом торжественном погребении пса будут знать только трое…

– Кто еще? – спросил Коля, икая.

– Я, Фока Лукич и ты.

– Всё?

– Всё.

– А деньги? На похороны… На торжественное погребение… – Разуваев хотел сказать «пса», но не решился, добавил: – На ваше, так сказать, торжественное погребение… Это ведь гроб, венки, оркестр, ребятам-могильщикам четверть самогона, поминки с куриной лапшой… Сумма, однако, набегает.

– Насчет денег – не беспокойся. Лукич тебе выдаст сполна. Только, гляди мне!…

– Ни в жисть! – понял намек Разуваев. – Чтобы я да похоронные деньги пропил? Да кто я, Григорий Петрович, после этого буду?

– Но главное – проглоти свой поганый язык. Молчи о нашей тайне как рыба. Для всех, и для Ольги, и для райкомоских, обкомовского начальства, я лежу в гробу. Плачьте, радайте, пейте на поминках и говорите только хорошие слова. Ну, как у нас принято.

– Надо бы сумму увеличить… – подсчитывал уже что-то в уме хозяйственный Коля.

– Еще смету не составил, а уже увеличиваешь…

– Сколько бы Лукич не дал, знаю, что мало будет. Для такого покойника… извините, человека, как вы – и миллиона не хватит.

– Ну ты, парень, загнул… Всё учтем. Похороны будут по высшему разраду.

– Вот это я люблю, – сказал Коля.

– Что любишь?

– По высшему… Когда начальство не скупится. Даже на похороны собаки.

– Хватит болтать! Пойдешь сейчас к Лукичу. И на словах передашь, что я готов к снятию швов.

– А деньги? – не унимался Разуваев.

– Он тебе на организационную часть даст. Не хватит – добавит.

– Конечно, не хватит. По высшему разраду мы, наверное, только вашего батюшку и хоронили за последние пятьдесят лет.

– Кстати, ты же не знаешь, куда гроб закапывать. Даже не спросил…

– Знаю.

– Куда?

– На пустырь. Где же еще собак хоронят?

– Дурак, вот дурка… В гробе-то все будут думать, что – я. Понимаешь ты, деревня стоеросовая! Я! Григорий Петрович Карагодин. Герой-партизан. И похороните меня на площади. Рядом с моим отцом, Петром Ефимовичем. И потом памятник соорудите.

– Пирамидку? – тихо спросил Коля.

– Из бронзы! На века!

– Деньги… – начал было свое Разуваев.

– На народные деньги поставите! Понял?

– Это уж, простите, Григорий Петрович, не от меня зависит. Это от народа зависит. Его деньги, пусть и ставит, коль приспичит, как говорится.

Григорий Петрович, устав от трудного разговора со своим верным адъютантом, откинулся на подушку, застогнал.

Разуваев не сдержался, заплакал, запричитал по-бабьи:

– Вы только не волнуйтесь… Все хорошо будет. Если на бронзу не хватит, из мрамора вырубим. Тоже, говорят, долго стоят…

Карагодин обиженно буркнул в подмокшие бинты:

– Ваше дело… Время покажет. Да, не вздумай меня обмануть. Я, ты меня знаешь, обязательно проконтролирую торжественное погребение.

– Придете на свои же похороны?

– Приеду, – сказал Карагодин. – Лукича за руль посажу. А сам с заднего сиденья проконтролирую. Доверяй, но проверяй. Да, ты зайди к директору школы Шумилову. Попроси у него новогоднюю маску Трезора.

– Какого Трезора?

– Собаки из детской сказки. У него, знаю, есть. Картонная, простенькая. Но для меня пока сойдет.

– На карнавал собираетесь? – неудачно пошутил Разуваев.