Роман без названия. Том 2

Есть, однако, недостатки, которых исправить невозможно, недостатки органические; от этих и самая болезненная операция не вылечит; те с возрастом ещё развиваются. В конце последнего года его имя уже было хорошо известно, но лучше, возможно, тем, которые жили дальше от Вислы. Суд отдалённых был как бы опережением приговора общего мнения, не влияла на него ни пылкость, ни побочные обстаятельства; вспоминали имя Шарского за границей, оценили его иностранцы, он получал доказательства сочувствия из затерявшихся уголков страны, а окружающие его, пробуждённые только теперь, может, с большей заинтересованностью начали поглядывать на молодого писателя.

Было это только простое, увы! любопытство, не сочувствие. Тот хотел похвалиться, что живёт с ним в близких отношениях, тот подхватить его мысль, иной порисоваться, взявши его под руку на улице, – но в тишине, в закутке, сердцем сказать сердцу, но подать ему тёплую ладонь – никто не умел! Любовь Сары и любовь, которую рисовал в стихах, драмах, в своих отрывках Шарский, так как часто возвращался к этому чувству, немного обращала к нему глаза женщин, но и это, и это было только холодное любопытство! А когда при первой встрече видели его на первый взгляд холодным, уставшим, обычным человеком, из которого их глаза не могли добыть искры, говорили: «Какое-то скучное создание!» – и обращались к другим. Хотели, чтобы им сразу воспевал поэму или упал к их коленям при первом поклоне. Часто, приглашённый в чей-нибудь дом, после минуты отдыха и разговора о погоде, встречал настояния что-нибудь прочесть, обыскивали ему карманы, ища в них бумаги; а Шарскому, который рисоваться и читать не мог, эта настойчивость была неприятна.

Для него слишком святой вещью было всякое вдохновение, чтобы им перед простым повседневным любопытством мог холодно рисоваться; каждый свой стих брал в руки с биением сердца, с пламенем облитым лицом, со святым страхом, чтобы бросить мысли и чувства в жертву созданиям, что их могли осквернить.

Такой человек не мог иметь успеха на свете, а что как поэт был неравен себе, потому что после минутных раздумий его вдруг охватывали весёлость, вдохновение, многословность, и загорались в нём неожиданные огни, – суждения о нём были бесконечно разными: одни считали его милым и весёлым, другие упрекали в холоде, суровости и нечувствительности.

Кружок его знакомых всё увеличивался, а так как каждый нуждается в людях, и Станислав рад был тому, умея в своём честном сердце найти какое-то качество и хорошую сторону Поражали его, может, недостатки и плоскости обычных людей, но в ком же даже в самом обычном не отражается Божий лучик? В ком же не живёт что-нибудь благородного, что-то каким-либо образом непосредственного? У каждого есть прекрасная сторона, если не всегда, то временами, по крайней мере, отчётливая.

Дом семейства Цементов с рядом их дочек, уже поредевшим, по той причине, что некоторые вышли замуж, первым ему снова отворился; говоря по правде, сама пани бесконечно считала за зло поэту, что Приска, героиня его поэмы, была соблазнённой, и считала за большой проступок с его стороны то, что обрисовал такую неморальную картину; но позже, закрыв на ключ в конторке эту несчастную поэму, которую все её дочки украдкой прочитали, женщина забыла травму и довольно вежливо принимала старого знакомого. Шарский тут всё реже встречался и Иглицким, потому что экс-профессор уже перестал бывать в домах, находя, что жизнь в шинках, в которых проводил время, была гораздо свободней.

С Базилевичем они почти не виделись, а, встречаясь, обходили друг друга, словно не были знакомы. Между тем этот ловкий литератор шёл дальше начатой дорогой. По правде говоря, не удалось ему жениться на панне Эмилии Клапциовне, которая пошла вдруг за какого-то подполковника пехоты, имеющего триста душ в орловской губернии, но легко утешился, надеясь ухватить потоптанную вдовку, к сожалению, хворую! слишком часто флюсом на лице и постоянно учёностью, и имеющую только одну дочку. Тем временем он спекулировал на литературе, издавал проспекты, собирал подписки, писал статьи, а так как кричал очень громко и критиковал смело, выбил себе некоторое положение.