Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

фамилия финдиректора варьете вызывает ассоциацию с Н.А. Римским-Корсаковым (1844–1908) и вписывается в «музыкальный» пласт романа, составляя единый ряд с фамилиями Берлиоз и Стравинский. Здесь, в музыкальном коде МиМ, она подкрепляет демонологическую линию, поскольку, как известно, Римский-Корсаков был не только автором опер «Майская ночь» и «Ночь перед Рождеством», но в его обработке известна также музыкальная картина М. Мусоргского «Ночь на Лысой горе» (1867) для симфонического оркестра.

В то же время фамилия Римский — часть «подсветки» другого художественного кода романа, связанного с темой Рима как мирового города (о ее значимости для Булгакова вообще и в МиМ в частности см. в комментарии к главе 29-й). Кроме того, при обычной у Булгакова коллажной технике образа возможен еще один источник этой фамилии: издававшийся в Берлине журнал «Новая русская книга», за которым М. Булгаков следил весьма внимательно (свидетельство тому — публикация в № 11–12 этого журнала за 1922 г. его письма с просьбой присылать ему материалы для биографического Словаря русских писателей). Несколькими номерами раньше, а именно в № 8 за тот же год (с. 37), опубликованы краткие данные о писателе Григории Михайловиче Римском (псевдоним Г. Ларин). После нескольких попыток с фамилиями — Поплавский, Суковский, Библейский, Близнецов, Робинский — автор остановился на Римском и даже сохранил имя «газетного» Римского (Григорий). Вместе с тем набор имен — Римский, Библейский — ассоциируется и с «товарищем Талмудовским» из «Золотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова.

сургучная печать у Берлиоза —

сургучная печать на двери квартиры, без сомнения, в контексте эпохи 1920—1930-х гг. могла читаться как знак ареста ее владельца. Не случайно, увидев печать на дверях комнаты Берлиоза, «побледнел» Степа Лиходеев: он не сомневается, что сосед арестован.

зеркало —

появление нечистой силы в зеркале или из зеркала вполне отвечает смысловой наполненности архетипа зеркала в мировой культуре. Благодаря его кажущейся прозрачности и действительной непроницаемости зеркало выполняет в культуре функцию посредника, границы между двумя мирами — реальностью и потусторонностью. Именно в этом качестве оно и предстает в МиМ (ср. также в гл. 19-й эпизод «гадания» Маргариты у зеркала). Характерным для Булгакова образом бытовые предметы (зеркало, телефон, щетка, примус, трамвай) оказываются в тесной связи с дьявольским началом и становятся знаком бездуховности современного писателю общества. Последовательность, с которой проведен в МиМ этот мотив, является самым убедительным аргументом против инвектив противников романа, утверждающих, что у писателя «за душою нет ничего, кроме мещанской мечты о буржуазном комфорте» (Ардов 1992: 57).

машину зря гоняет казенную —

это важная для Булгакова фраза. Так же как близкие Булгакову люди нередко становились прототипами его персонажей (известно, например, что поведение кота Бегемота во время шахматной партии с Воландом частично воспроизводит манеры пасынка писателя, Сережи Шиловского), так, по свидетельству Е.С. Булгаковой, некоторые фразы из собственных произведений писатель постоянно использовал в быту. Наоборот, выражения, которые он любил повторять в повседневной жизни, нередко перекочевывали в литературу. К ним относится и замечание о зря гоняемой казенной машине, которое Булгаков не раз произносил, едва речь заходила о каких-то запретах и ограничениях его творчества. Так, в 1933 г. была снята с постановки пьеса А. Афиногенова «Ложь». В «Дневнике Елены Булгаковой» непосредственно после сообщения об этом приводятся слова ее сестры О. Бокшанской, секретаря В.И. Немировича-Данченко: «Да, „Бег“, конечно, тоже не пойдет» и реакция автора «Дневника»: «Позвольте, а „Бег“ при чем?» (Дневник 1990: 46). Стилистика заключительной реплики, несомненно, булгаковская. В воспоминаниях Е.С. Булгаковой есть еще одно высказывание писателя по этому поводу: «Снимают пьесу Афиногенова, а чтоб машину казенную зря не гонять, заодно уж и „Бег“».

Азазелло —