Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

итальянизированный вариант имени Азазель (евр. ‘azā’zēl — «Козел-Бог»). Первоначально у Булгакова — Фиелло, Фьелло. В день грехоискупления (еврейский праздник Йом-Киппур) существовал ритуал: из двух отобранных для этого козлов, на которых перекладывались прегрешения народа, один отпускался в пустыню для Азазеля, второй предназначался для жертвоприношения. Как злой гений, падший ангел, низвергнутый с неба, он выступает в апокрифической книге Еноха (по преданию, именно он научил людей изготавливать оружие и украшения, развратив этим человека). В талмудической литературе синонимичен сатане. В записях Булгакова он назван «Азазелом — демоном безводных мест» (562-8-1-16), что связано с новозаветными представлениями о пустыне как месте обитания демонов. У Булгакова он не только «демон-убийца», который казнит наушника Майгеля, но и тот, кто открывает мастеру и его подруге путь в инобытийные пространства. В библиотеке писателя была книга Н.Н. Евреинова «Азазел и Дионис: О происхождении сцены в связи с зачатками драмы у семитов». <Л.: А: ас1ет1а, 1924>.

мессир —

наименование феодальных сеньоров. В ранних редакциях Воланда называют также «масонскими» терминами «мастер» и «гроссмейстер».

Ялта —

в более ранних редакциях Булгаков колебался с определением города, куда волей Воланда перебрасывался Степа Лиходеев (вариант — Бомбеев). В разметке глав 3-й редакции фигурировали даже Хабаровск и Звенигород (1933), однако здесь же были сняты в пользу Владикавказа, города, который занимал в биографии Булгакова важное место. Подписывая книгу своему приятелю тех лет, Булгаков подчеркнул то, чем оставался в его сознании этот период жизни: «Милому Юре Слезкину, в память наших скитаний, страданий, у подножия Столовой Горы. У подножия ставился первый акт Дьяволиады…» (см.: Смирнов 1991: 141). Именно туда Булгаков попал после мобилизации из Киева. Проработав короткое время во владикавказском госпитале, он был направлен в Грозный, в перевязочный отряд. Во Владикавказе, после возвращения из Грозного, писатель заболел тифом, который помешал ему эмигрировать. В этом городе он, по его собственным словам, пережил «душевный надлом» 15 февраля 1920 г., когда решил бросить медицину и отдаться литературе. Там началась его драматургическая деятельность, и оттуда он в 1921 г. уехал в Москву. Владикавказская жизнь с ее красочными деталями воссоздана Булгаковым в «Записках на манжетах», а сам он стал одним из главных героев романа Ю. Слезкина «Столовая гора» (1922). Именно эту гору видит Степа, оказавшись во Владикавказе в ранней редакции романа.

Ялта в сознании Булгакова также имела определенную литературную наполненность: он бывал в Доме-музее А.П. Чехова и даже получил несколько памятных вещиц в подарок от его сестры.

Страница о Лиходееве в Ялте была продиктована Е.С. Булгаковой незадолго до смерти М.А. Булгакова, 25 января 1940 г.

Глава 8. ПОЕДИНОК МЕЖДУ ПРОФЕССОРОМ И ПОЭТОМ

До чего вы все интуристов обожаете —

отношение советских людей к иностранцам в романе «двухслойно». Эта двойственность задавалась самой идеологической установкой советского государства. С одной стороны, иностранец воспринимался как возможный посредник в деловых отношениях страны с заграницей, т. е. залог материального благополучия, с другой — как потенциальный вредитель (ср. рассуждения Г. Гачева о «метафизическом русском состоянии» — любопытстве к иностранцам и их почти «эротическом» привечании с постоянной готовностью «извергнуть» и погубить — Гачев 1994: 268–273).

Отсюда в соответствии с протоколом — приятие, высокая оценка, даже восхищение, сочетающиеся вместе с тем с противоположными чувствами — неприязнью и крайней подозрительностью, как у Ивана Бездомного, или откровенной завистью, как, например, у Аннушки в 3-й редакции романа: «Ай да иностранцы! <…> — вот какую жизнь ведут! Чтоб вы, сволочи, перелопались! Мы-то в рванине ходим» (Булгаков 1992: 162). Уловив отношение советских людей к иностранцам, Коровьев в сцене в Торгсине подогревает ксенофобию толпы: «Откуда он приехал? Зачем? Скучали мы, что ли, без него? Приглашали мы его, что ли? <…> Он, видите ли, в парадном сиреневом костюме, от лососины весь распух, он весь набит валютой, а нашему-то, нашему-то что?!» (5, 340). Особую пикантность сцене придает то обстоятельство, что Коровьев прекрасно знает фальшивую природу «человека в сиреневом».

Стравинский —

профессор наделен известной в русской культуре «музыкальной» фамилией, носителями которой были знаменитый оперный певец, basso сап tante Федор Стравинский (1843–1902) и его сын Игорь Стравинский (1882–1971), прославленный композитор, создатель новой музыкальной эстетики и техники. С 1920 г. жил во Франции, с 1939 г. — в США. Введение еще одной музыкальной фамилии продолжает игровую «музыкальную» ономастику романа, где действуют герои — «двойники» композиторов.