Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

фраза мастера перекликается с эпизодом из симфонии А. Белого «Возврат», где Хандриков силится вспомнить имя жены, но вспоминает только цвет платья (Черникова 1971: 214), к которому, возможно, восходит этот фрагмент МиМ.

попал в мир литературы —

Булгаков зорко вглядывался в окружавший его мир литературы. Впервые он описан в «Записках на манжетах», когда писатель мечтал приобщиться к этому миру и устанавливал для себя правила жизни в нем. Персонажи современной ему литературной жизни до МиМ фигурировали во многих его фельетонах, в повести «Роковые яйца» и в неоконченном романе «Записки покойника». В последнем повествователь, начинающий литератор Максудов, герой в большой степени автобиографический, попадает на вечер встречи с приехавшим из-за границы известным писателем Измаилом Бондаревским (прототипом которого был вернувшийся из эмиграции А.Н. Толстой). Несмотря на то что роман «Записки покойника» не был опубликован при жизни Булгакова, мхатовцы знали его по нескольким чтениям. По Москве ходили два списка прототипов романа из театральных и литературных кругов, в которых фигуририровали такие известные писатели, как Б. Пильняк, Л. Леонов, В. Лидин, Ю. Слезкин и др. Вывод, сделанный Максудовым о мире литературы, однозначен: «…он мне показался сразу же нестерпимым» (4, 431). Нестерпимыми были серость, бездарность, зависть и ловкость, с которой служение искусству подменялось службой своей корысти.

Эти качества в избытке есть и у литераторов МАССОЛИТа. Булгаков изображает сборище писателей как ад, а людей, наделенных правом вершить судьбу произведения и его автора, рисует «со скошенными к носу от постоянного вранья глазами» (5, 140). И не случайно «рукописи не горят» только у мастера, тогда как в начавшемся стараниями Коровьева и Бегемота пожаре МАССОЛИТа «лежащие на окне второго этажа папки с бумагами в комнате редакции вдруг вспыхнули…» (5, 348) и огонь пошел уничтожать все внутри дома. Изображение писательской братии в ранних редакциях было еще более уничижительным: распределение жилплощади на собрании писателей переходило в скандал и потасовку, а подмосковный дачный поселок писателей носил красноречивое название Передракино. В МиМ изображение мира литературы Булгаков передает мастеру, человеку чужому, видящему этот мир со стороны. Подобно Максудову мастер воспринимает литературный мир с отвращением: «Я впервые попал в мир литературы <…> вспоминаю о нем с ужасом!» (5, 140).

говорил что-то про косой дождь —

на примере этого образа можно продемонстрировать генерирующую силу романа и заданный им алгоритм в отношении восприятия текста в целом как сложенного из множества осколков, «узоров», различных художественных кодов. Так, Б. Гаспаров (Гаспаров 1994: 35) склонен усматривать здесь «скрытую цитату» из Маяковского:

«Я хочу быть понят своей страной,
А не буду понят — что ж —
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь».

(Прописные буквы, за исключением первой, и знаки препинания, за исключением точки, остаются на совести автора высказывания: в записной книжке Маяковского, где сохранилась эта строфа, их нет.)

Между тем первоисточником образа «косого дождя» со значительно большим основанием можно назвать «Записки на манжетах», где отчаяние героя-рассказчика описано в сходном с романом ключе: «Бежать! <…> Через море и Францию — сушу — в Париж!.. Косой дождь сек лицо и, ежась в шинелишке, я бежал переулками в последний раз — домой» (1, 489) К тому же первая часть «Записок на манжетах», куда входит приведенная цитата, опубликована в 1922 г., тогда как стихотворение Маяковского «Домой» написано в 1925 г.

Это один из множества случаев автоцитаты или автопарафразы в булгаковском творчестве, причем каждый подобный повтор усиливал общую неомифологическую тональность произведения.

Ариман —

(или Ахриман) — эллинизированное имя злого божества Ангро-Майнью иранской мифологии, олицетворение зла, смерти и мрака.