Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий

в приведенных названиях и выражениях Булгаков безусловно пародирует характерный для критики 1920—1930-х гг. полемический стиль. С одной стороны, он образует слово «пилатчина» по аналогии с применявшимся к его собственным произведениям обобщающим термином «булгаковщина» (ср.: «Против булгаковщины!» «На посту против булгаковщины»; «Ударим по булгаковщине»), С другой стороны, он достигает пародийного эффекта, помещая критическое определение 1920-х гг. «богомаз», также применявшееся к нему самому, в роман МиМ (отзыв критика И. Бачелиса в «Комсомольской правде» от 23 октября 1928 г. о пьесе «Бег» как о написанной «посредственным богомазом» иконе «белогвардейских великомучеников»; цит. по: Булгаков 1989: 148). То есть в другой контекст, где оно обретает уже не переносное, как в критике, а буквальное значение в приложении к мастеру, который создал в своем произведении образ Иешуа.

Булгаков осознанно подбирает определение: мастер именно богомаз, то есть иконописец, человек, которому дано изобразить лик Божий. Поскольку МиМ в композиционном отношении представляет собой текст в тексте, то это определение может быть спроецировано и на самого автора романа, указывая подлинный авторский замысел.

В седьмой редакции романа (1938) статья, призывавшая «бороться насмерть с богомазом, который сочинил этот гнусный отрывок из романа», принадлежала перу Мстислава Лавровича (562-9-2-182) и появилась после опубликования мастером отрывка о Пилате.

я стал бояться темноты <…> страх владел каждой клеточкой моего тела —

это, в сущности, личное признание писателя, чье поколение прошло через «пустыню страха» (Л. Гинзбург) — страха перед арестом и физическим уничтожением, которому подвергалась художественная интеллигенция в 1920—1930-е гг. Парализующей атмосферы этого страха не избежал и Булгаков. Зафиксированы многие свидетельства состояний страха, и прежде всего страха ходить одному по улицам (хармсовская ситуация «из дома вышел человек <…> и с той поры исчез» была обыденностью) и страха смерти, которые время от времени охватывали Булгакова. Так, в частности, страх как стадию психического заболевания Булгаков пережил в 1934 г., после того как власти отказали ему в поездке в Париж. Пережитое потрясение отразилось, например, в письме П.С. Попову: «…правильнее всего все происшедшее сравнить с крушением курьерского поезда. <…> Выбрался я из-под обломков в таком виде, что неприятно было глянуть на меня» (Письма 1989: 309). Красноречивы и записи в дневнике Е.С. Булгаковой, которая фиксирует у мужа «очень плохое состояние — опять страх смерти, одиночества, пространства» (Дневник 1990: 61). Страх смерти вынудил Булгакова обратиться к помощи психиатров и гипнотизеров. Состояние писателя не укрылось от внимания осведомителей и отражено в одном из тайных донесений агента (Файман 1994).

Булгаковский мастер не просто испытывает страх, он сломлен физически и духовно и отказывается от своего творчества. Для изображения душевной катастрофы героя Булгаков прибегает к наиболее впечатляющему проявлению подобного кризиса в истории русской литературы — сожжению Гоголем второй части «Мертвых душ». Возможно, этот выбор связан и с тем, что сам Булгаков, как он сообщал об этом в письме Правительству СССР, бросил в печку черновик «романа о дьяволе». Речь идет о 1929 г., однако из дневника Е.С. Булгаковой известно, что он и позже сжигал части своего романа, например, после ареста его друга, драматурга Н.Р. Эрдмана (см. Дневник 1990: 41).

Приди, приди, приди!.. —

этот троекратный повтор обладает чертами заклинания и близок к повторам, использовавшимися в средневековой магии (ср. латинские заклинания Фауста у К. Марло). Заклинание, как всякий магический акт, предполагает взаимодействие его участников и сопровождается молитвенным обращением к Богу или святым. Обращение мастера — призыв, направленный, однако, на иное лицо — на Маргариту, — и напоминает второе заклинание Марло: «Так приди же, Мефистофель! Уеш, уеш, МерЫвСорЬПе!» (Марло 1949: 33, 37). Соблюдено и обязательное условие магического акта — ответное действие заклинаемого: сразу после призыва является Маргарита. Во всех последующих сценах она выступает посредником между мастером и инфернальными силами, подталкивающим возлюбленного к союзу с Воландом.

вынул из ящика стола тяжелые списки романа <…> и начал их жечь —