В романе он выступает и как персонификация лжи. И. Бэлза и Г. Лесскис предполагают, что Булгаков мог иметь в виду генерального секретаря РАПП Л. Авербаха, редактора журнала «На литературном посту» (1926–1932) и критика В. Блюма. Действительно, оба вошли в т. н. списки врагов писателя, так как постоянно травили его в печати. Авербах, слывший «острым оратором», стремился через «напостовцев» осуществлять чекистский надзор над литературой (современники называли РАПП «литературным трибуналом»), чему способствовало его семейное положение: он был племянником Я.М. Свердлова, а его сестра — женой руководителя ГПУ Генриха Ягоды. Достаточно долго это обстоятельство обеспечивало ему личную неприкосновенность. По поводу публикации повести «Дьяволиада» в «Недрах» (1925) Авербах писал: «Булгаковы появляться будут неизбежно, ибо нэпманству на потребу злая сатира на Советскую страну, откровенное издевательство над ней, прямая враждебность. Но неужели Булгаковы будут и дальше находить наши приветливые издательства и встречать благосклонность Главлита?» (Известия, 1925, 20 сентября, цит по: Булгаков 1989б: 755). В 1926 г. Авербах назвал писателя «наиболее ярким представителем «правого фланга» (1, 570). Эрдман, оценивший административный пыл Авербаха, создал тогда ядовитый неологизм «авербабахнуть».
Статья В. Блюма «Правая опасность и театр», посвященная анализу «Дней Турбиных», подхватила ярлык Авербаха (Экран, 1929, 17 февраля). Так Булгаков стал видным фигурантом кампании против «правой опасности».
Известно, что на диспуте 8 января 1930 г. «Нужна ли нам сатира?» в московском Политехническом музее В. Блюм сделал доклад о том, что понятие «советский сатирик» столь же нелепо, как понятие «советский банкир». Отсюда и отголосок диспута в письме Булгакова Правительству СССР от 28 марта 1930 г.: «Всякий сатирик в СССР посягает на советский строй» (Письма 1989: 175).
уже в ранней редакции появляется критик по имени 3. Мышьяк, которое уравнивает его с Лавровичем по признаку «ядовитости» антропонимов. Под инициалами М.З. в 1920-е гг. выступал М. Загорский, большой недоброжелатель Булгакова, который, в частности, назвал «Багровый остров» «махровым цветком пошлости и глупости» (Загорский 1928), а в рецензии на «Дни Турбиных» писал: «Получился не то кукиш, не то воздушный поцелуй, посылаемый неизвестно куда» (Жизнь искусства. 1927. № 1. С. 10). Загорский считал пьесу неудачной инсценировкой романа, называя ее «огрызки и обглодки со стола романиста» (Новый зритель. 1926. № 42. С. 6). Сборником «пошлейших обывательских анекдотов и словечек» назвал критик и «Зойкину квартиру» (Программы государственных академических театров». 1926. № 59, 9— 15 января), отнеся ее к развлекательной литературе.
в исповеди мастера фрагменты его травли московским литературным миром занимают количественно большое место, обнажая болевую точку самого Булгакова и автобиографическую подоплеку описываемого. В известном письме Правительству СССР Булгаков писал о восприятии своего творчества современной литературной критикой: «…я обнаружил в прессе СССР за 10 лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них похвальных было 3, враждебно-ругательных — 298» (Письма 1989: 171). Булгаков вырезал все статьи о себе и помещал в альбом, который со временем превратился в толстую книгу. Он составлял и списки авторов этих статей. Так, один из списков назывался «Список врагов М. Булгакова по „Турбиным“» и включал десятки фамилий. Среди них народный комиссар просвещения А. Луначарский, писатели М. Кольцов, В. Киршон, А. Фадеев, дипломат Ф. Раскольников и др. Рассказанная мастером история со статьями достаточно близко к реальности воспроизводит ситуацию вокруг пьес самого Булгакова.
в фельетоне И. Бачелиса «Тараканий набег» утверждалось, что МХАТ делает «попытку протащить апологию белогвардейщины» (Комсомольская правда. 1928, 23 октября).