Образ булгаковского сатаны нетрадиционен и в ином плане: он — покровитель истинного художника. Этот дьявол любит ироническую игру и обладает (как и его свита) несомненными приметами жонглеров, артистов цирка, шутов и «несерьезной» нечисти, к которой исследователи предъявляют много претензий — именно в силу ее несхожести с традиционной, «классической» нечистой силой.
эта черта внешности незнакомца позволяет причислить к называемым исследователями прототипам Воланда (Мефистофель, Сталин, американский посол Буллит и др.) Вл. Маяковского, вставная челюсть которого была, по утверждению В. Шкловского, ревниво охраняемой тайной ЛЕФа. «Позолоченный рот» — «портретная черта Маяковского, постоянный мотив эпиграмм на него» (Петровский 1987: 33). В сочетании с некоторыми другими, даже архетипическими чертами героя (огромный рост, «тяжкий, мрачный бас», трость) «золотые и платиновые коронки», позволяют утверждать, что в поисках прототипов Булгаков не миновал и писательский круг.
Маяковский многими современниками воспринимался как человек, играющий в дьявольские игры (характерно игровое поведение А. Ахматовой, которая, по утверждению мемуариста, встречая поэта в кафе «Бродячая собака», «делала под полой манто втайне крестное знамение и шептала в ужасе: „Аминь, аминь, рассыпься!“» — Карпов 1991:272). Так что, изображая поэта в облике Воланда, Булгаков мог рассчитывать на понимание и улыбку.
Отношения двух писателей были сложными, известны нападки Маяковского на пьесу «Дни Турбиных» и в стихах, и в беседах; в пьесе «Клоп» (1927) он упомянул имя Булгакова в словаре забытых слов, которым пользуются люди будущего. В то же время Булгаков испытывал загадочный интерес к Маяковскому, был потрясен самоубийством поэта и пытался понять его причины. В бумагах Булгакова хранятся наброски стихотворения, по утверждению М. Чудаковой, писавшегося на смерть Маяковского. В этом наброске наряду с отсылкой к предсмертному стихотворению поэта («Почему твоя лодка брошена/Раныпе времени на причал?») есть и строки, возвращающие к комментируемой фразе: «И ударит газом/В позолоченный рот» (Чудакова 1976: 95).
МиМ аккумулирует детали, образы, ситуации, разбросанные по другим булгаковским произведениям или даже по тексту одного из них. Так, по роману «Белая гвардия» рассеяны детали портретных зарисовок и даже реалии, предвосхищающие облик сатаны в МиМ: разноцветные глаза Мышлаевского («Правый в зеленых искорках, как уральский самоцвет, а левый темный…» — 1, 356); демоническая внешность Шервинского и демоническая сущность Шполянского; золотые и платиновые коронки гетмана Скоропадского (1, 269) и ему же принадлежащий золотой портсигар, напоминающий о портсигаре Воланда. Подобный повтор не является пародией — это именно способ общения со своим читателем, в результате которого создается «комфорт взаимопонимания» (Вулис 1990:119).
Отсутствие одного глаза или наличие разных по цвету глаз — один из традиционных признаков инфернального начала. У Воланда «палитра» зрения колеблется в пределах от черного до зеленого вплоть до резкой дифференциации правого («с золотой искрой на дне») и левого (пустой и черный) глаза (5, 246). «Треснувшее» пенсне Коровьева («одного стекла вовсе не было» — 5, 49) также создает асимметрию и эффект разноглазия, как, впрочем, и косоглазие Маргариты, ставшей ведьмой.
Неприязнь к иностранному, чужому сопровождает нестабильные общества на протяжении всей истории человечества. Ксенофобия, то и дело вспыхивавшая в разные столетия европейской истории, всякий раз обнаруживала комплекс неполноценности, компенсируемый агрессивностью по отношению к представителям другого народа. Рецидивы такого отношения к иностранному, не только оправдываемые официальной идеологией, но и культивируемые ею, нашли отражение в булгаковском романе.