Могучая фигура Саида будто излучала энергию, его движение остановило крик, рвущийся из ртов, сделало окружающих на миг послушными.
И вдруг Саид снова умолк, будто не мог слова выдавить из себя, не мог придумать, что сказать. Его глаза были прикованы к лицу бородатого мужчины.
Толпа ждет, силится заранее угадать, что скажет этот молодой, сильный человек, а он не отрывает своего взгляда от аксакала с широкой седой бородой. Голова у него болела от напряжения. Не так-то легко узнать бородатого человека, с которым встречался один раз в своей жизни!
Когда же это было?
А, в тот раз… Разве Саид может забыть вечер в Чадаке, когда его не захотели слушать дехкане? Нет, белобородого муллу он узнает и перед смертью.
— О том, что администрация строительства не заботится о рабочих, сейчас поговорим. Прошу прислать ко мне сейчас же делегацию от рабочих, — неожиданно выкрикнул расстроенный Саид-Али и вышел из машины.
Оказавшись в толпе людей, он почувствовал смущение, ему было стыдно своего городского костюма. Почему он перед отъездом не надел узбекскую одежду?
— Ты, аксакал, чего шатаешься тут среди рабочих? Твой сан разрешает тебе, кажется, жить и без труда?
Исенджан посмотрел на рабочих, сгорбился было, но, встретив взгляд Преображенского, стоявшего за спиной Саида, улыбнулся, слегка поклонился и ответил, не прикладывая даже руки к груди (такое непочтение!):
— Сам хорошо знаешь, начальник, что должен делать потомок Магомета среди правоверных.
Саид посмотрел на правоверных. Однако их любопытные глаза, мелькнувшие кое-где улыбки ничего не объясняли.
— Чтобы с сегодняшнего дня тебя не было на строительстве! Ты из обители?
— Да, да. Но я же…
— Больше ни слова! Чтобы я не видел тебя, ата, в Голодной степи! Мы обойдемся и без потомков Магомета! А мардыкерам тут не до Магомета… Тоже нашел место! Виталий Нестерович! Позаботьтесь о том, чтобы на работе без дела не шатались всякие проходимцы. С вас буду спрашивать!..
VII
Множество арб на огромных колесах везли бочки с водой.
Колеса вертелись медленно, со скрипом. Будто бы по чьему-то фантастическому заказу прибыли сюда со всего Узбекистана эти скрипучие колесницы.
Техник Лодыженко, умело маневрируя в этом хаосе оглоблей, колес и лошадей, прикладывал ко рту сложенные рупором руки и что-то кричал.
Исенджан попался на глаза этому озабоченному человеку и тотчас пожалел.
Сперва Лодыженко не заметил его, прошел мимо, но вдруг, повернув обратно, налетел на сгорбившегося в молитве старика. Рулетка выскользнула из рук Лодыженко, покатилась под арбу, а он сам, споткнувшись, плечом ударился о кованное железом колесо.
— Тебя здесь… черт носит.
А Исенджан продолжал молиться с таким рвением, будто он здесь стоял на коленях бесконечное количество лет. И все же не донизал до конца длинную нить молитвенных четок. Он даже не поднял глаза из-под клочковатых бровей на обозленное начальство. Старик уже хорошо понимал, какую роль играет Лодыженко на строительстве.
— Не выбрал бы ты себе, святой пророк, такое место, чтобы тебя никакие собаки не нашли? — ворчал Лодыженко, пытавшийся достать рулетку из-под ног облезлого ослика.
У Исенджана промелькнула было мысль — бежать. Его положение среди рабочих строительства в Голодной степи и без этого было небезопасным, а тут еще такая досадная встреча с Лодыженко.
В Чадаке Исенджан совсем не обращал внимания на Лодыженко. Там все техники были одинаковы. Но, встретив Лодыженко в горах около пропасти, над которой лежал чуть живой Синявин, Исенджан понял, что тот не рядовой человек. В приказах Лодыженко чувствовалась воля людей, пришедших вместе с ним. Еще и сейчас звучит в ушах вопрос, который задал Лодыженко, глядя на него своими острыми сердитыми глазами:
— За что вы его хотели убить?
Попав на строительство, Исенджан в первую очередь изучил своих «старых знакомых» и теперь хорошо знал, кто такой Лодыженко.
Исенджан, заметив, что из носа техника течет кровь, бросил молиться, подполз к вонючему ослику и достал рулетку. Подавая ее Лодыженко, он ожидал получить в награду хорошую пощечину, но это его не страшило. За семьдесят лет жизни Исенджан ко всему привык, и когда он увидел, что улыбка засияла в глазах Лодыженко, и услыхал слова благодарности, его покорность перешла в испуг, а удивление сковало его тело.
И все-таки Исенджан бросился бежать. Он просто не мог постигнуть своим умом поведение Лодыженко. Человек из-за него разбил себе нос, не выполнил какого-то своего намерения, и вот тебе на: вместо того чтобы ударить ногой в его старческую грудь (он до самой смерти не забудет ударов, которыми награждали его когда-то полицейские), заорать на него и заставить целовать ему ноги, техник благодарит и без всякого повода улыбается.
Слишком это было необычно для него!
— Аа-а! Старый знакомый! Не в рай ли к Магомету торопишься, аксакал?